Олег Нестеров рассказал Роману Супер – о будущем альбоме о любви и о том, как пережить смутные времена.

Лидер группы "Мегаполис" и музыкальный продюсер Олег Нестеров рассказал корреспонденту Радио Свобода о том, как обстоят дела в российской музыкальной индустрии, объяснил, почему россияне так зациклены на прошлом, и дал несколько полезных советов о том, как пережить смутные времена.

– Олег, мне всегда казалось, что "Мегаполис" – это очень хрупкая стильная музыка для сентиментальных городских мечтателей. И, кажется, сейчас совсем не их время. Для вашей группы сегодня благоприятная атмосфера?

– Очень благоприятная. Когда воздуха становится все меньше, когда свобода выбора ограничена, наступает самое время для "Мегаполиса", да и вообще для художника. Чем жестче живется, чем среда сильнее давит на тебя со всех сторон, чем более ты ограничен… то что остается делать? Либо учиться, либо заниматься любимым делом, строить дом… Для художника проявляется возможность заниматься той темой, которая к нему пришла. И ничего больше его отвлекать не может. "Мегаполис" в принципе перестало что-либо отвлекать. В двухтысячных годах мы могли отвлекаться. Все же тогда блестело, сверкало, деньги туда-сюда проходили, соблазны. Сейчас в этом плане все нормально.

– Все нормально. Денег нет.

– Сейчас нет никакой в голове идеи, кроме одной: следующий альбом должен быть о любви.

– Можно подумать, что предыдущий – "Супертанго" – был о чем-то другом.

– "Супертанго" был тоже о любви. Но все-таки там было очень много про смерть. Сейчас будет в чистом виде о любви. Что-то такое очень простое, чувственное, ясное.

[embed]https://youtu.be/3-0Hk24T7Ls[/embed]

– Говорят, вы сейчас пишете книгу. И называться она будет "Небесный Стокгольм". Но она же наверняка не о Швеции?

– Это про Москву периода 62-69 годов.

– Почему тогда Стокгольм? Ничего же общего.

– Это только кажется, что ничего общего. А на самом деле общего очень много. Образ небесного Стокгольма – это парафраз на тему небесного Иерусалима, о котором писал Бердяев. Это Царство Божие на земле. Небесный Стокгольм – это вот такой красивый город, но попроще. Это город победившего социализма с мегачеловеческим лицом. Шведы пошли справа. Мы шли слева. Они пришли, а мы не пришли. Но Москва имела все шансы превратиться в небесный Стокгольм в очень короткий промежуток времени.

– Неужели в 60-е годы? За что вы так любите это время? У вас пластинка вышла про 60-е, вы книгу пишете про 60-е. Откуда эта фиксация на времени, которое вы, думаю, толком и не помните. Вы же родились в 61-м.

– 65 год я уже помню. 66-й помню. 67-й вообще помню, я был на открытии Нового Арбата!

– Вы были маленьким мальчиком, а маленьким мальчикам всё везде и всегда нравится.

– Я цвета помню. Колористику помню. Помню одежду. Помню лекала. Помню вкус еды. Я помню ритм московский. Маленький мальчик только это и помнит. И я очень четко помню, как 70-е сменили 60-е. Это все медленно морфировало. Я помню, как красота превращалась в некрасоту. Помню, как сфокусированная идея растворялась в болотце. Болотце оказалось во всем: в цветном телевидении, в лицах дикторов, в одежде, которую стали люди носить. 60-е – это годы моего детства, это мой дом, полный любви. Это мои молодые родители. С другой стороны, 60-е – это время известное, но очень мало изученное. Так случилось, что после величайшей закалки, после того, как Сталина не стало, людям сказали: "Ну вот, теперь можно жить". И во главе государства встал человек, который стал управлять государством, как дирижер. Я вам как музыкальный продюсер скажу, что есть два вида управления оркестром: ты либо управляешь оркестром, либо ты его вдохновляешь. Никому не нравится, когда тобой управляют. Вот тебе говорят – иди и вынеси мусор! Ну да, ты вынесешь мусор. Но когда тебе любимая девушка с придыханием говорит: "Дорогой, мне кажется, что если сейчас ты вынесешь мусор…" – то эффект другой.

– Вы хотите сказать, что Хрущев был той самой девушкой, которая с придыханием разговаривала с советским народом?

– Да, Хрущев был той самой девушкой, он был дирижером, который управлял оркестром, но каждый из музыкантов думал, что Хрущев их вдохновляет.

– Он же презирал художников и все, что вы так любите сейчас.

– Он не презирал художников. Все, что мы знаем про Хрущева, было вброшено до его отставки года за два. И тому был определенный заказ. Нужно было Хрущева зачморить, потому что нужно было Сталина немножко вытащить. Как жить стране и народу, когда народ узнаёт, что его отец родной – серийный убийца? Как существовать человеку, который всю жизнь думал, что его папа – прекрасный человек, герой и титан, а потом оказалось, что он просто серийный убийца? Как жить? И наша власть тогда подумала, что для всех будет лучше, если мы как-то так плавно вернем доброе имя тирану. Поэтому важно было объяснить, что вот этот вот парень, Хрущев – это дурачок лысый, который совершает странные поступки. Мы очень мало знаем про Хрущева. Мы воспринимаем то время, как эру кукурузника и эру анекдотов. Но мы не знаем, какой, например, была последняя фраза, которую Хрущев сказал Эрнсту Неизвестному. Он сказал так: "Желаю, чтобы вас победил ангел". Как вам такая фраза от Хрущева, который в бога не верил?

– Наше время чем-то похоже на 60-е?

– Наше время очень похоже на излет 60-х. На морфирование. На то, как время меняется, как страна меняется, как одно заменяется другим. В этом – очень похоже. Схожесть в точке выхода. Но 60-е – это время, когда все получалось. Сейчас практически ничего не получается.

– Почему мы так зациклены на прошлом, Олег? Вы вот беспрерывно про 60-е думаете, многие другие только что ностальгировали в фейсбуке по 90-м, флешмоб устроили какой-то небывалый: все разом выложили свои фотокарточки из того времени. К 90-м почему столько нежности у людей? Время ведь было, мягко говоря, не пушистое.

– В чем был прикол? В том, что тогда, как и в самом начале 60-х, у каждого запустилась своя собственная пружина. Каждый чувствовал персональную перспективу. Все зависело от тебя самого. Все по-честноку. У всех это включилось. И это понеслось. Люди ностальгируют по 90-м, потому что не было видно никаких границ и никаких ограничений. Все было впереди. Вот сколько хватит сил, столько и иди вперед.

– А вы ностальгируете по 90-м?

– Если честно, то нет. Это было прекрасное время, которое я очень люблю. Мы делали интересные вещи в "Мегаполисе". Но ведь я и по 60-м не ностальгирую. Я исследую время, когда все получалось. И для меня 60-е – это время, когда все получалось в масштабах страны. Про 90-е я так не могу сказать. Если честно, мне в принципе ностальгировать не интересно, я не хочу тратить на это силы. Я хочу смотреть только в будущее.

Олег Нестеров

– Чем сейчас живет ваша продюсерская компания "Снегири"? Было время, когда "Снегири" выпускали по несколько десятков заметных альбомов в год. А теперь я даже и вспомнить не могу, что "Снегири" последний раз записали из блокбастеров.

– С коммерческой точки зрения у нас есть настоящее открытие для страны. Это грузинская группа "Мгзавреби", которая собирает очень большие залы, это герои всех фестивалей. У "Мгзавреби", мне кажется, с точки зрения паблисити все впереди, их ждет, очевидно, счастливая судьба, потому как мы грузин любим. Это артисты сегодняшней Европы с грузинской ориентальностью. А что касается других проектов… их действительно не так много, как когда-то. С другой стороны, может быть, часть из того, что я делал тогда, выпускал тогда и тратил на это свое время… я бы сейчас и не стал делать. К чему эти промышленные масштабы? Природа всегда кропит дозированно – когда и сколько давать. Главное – ничего не пропускать, чему ты можешь помочь. Последняя моя такая история – это Даша Шульц, молодое дарование из Питера. В ее голосе я читаю бесконечность. В любом большом артисте в голосе читается бесконечность. И это для меня, может быть, сейчас важнее всего.

– Большинство ваших птенцов, Олег, давно не на слуху. Про Найка Борзова не помню, что и когда я последний раз слышал. Про "Машу и медведи" тоже давно ничего не слышно. Про "Нож для фрау Мюллер" и говорить не приходится. Где вся эта прекрасная музыка?

– Некоторая музыка осталась в том времени. Некоторые артисты перешли во время настоящее. Вот Найк Борзов выступал на пикнике "Афиши". Правда, его попросили сыграть альбом "Заноза" 2002 года. Показатель, конечно. "Маша и медведи" играют концерты, у них есть в программе песни, которые я бы на их месте не играл. Но они принадлежат сами себе, я 15 лет уже не имею никакого отношения к группе, я просто люблю Машу. Был, например, феномен электронной музыки. Лейбл "Лёгкие" – культовая тема в те времена. Время изменилось – эта музыка ушла. И нет лейбла "Лёгкие". И нет даже смысла думать о подобной музыке, она функциональна, она сделала свое дело.

– Музыкальные хиты никому больше не нужны в 2015 году? Нельзя же больше написать хит, прославиться на долгие годы, ездить по стране и снимать пенки. Отсутствие молодых музыкантов, которые гремели бы на всю страну, этот тезис, по-моему, подтверждает.

– Я вот слышал про одну группу, которая исполняла хит про маршрутку и которая сейчас очень хорошо собирает и ездит по стране. Я не помню ее название…

– Вот видите, вы даже название не помните.

– Зачем мне помнить?

– Затем, что мы бы знали это название, если бы это было действительно круто.

– Вы правы, конечно. Но с другой стороны, миллионы людей знают это название. Приходят на концерты. Все дело в том, что в начале двухтысячных годов наше общество не было так поляризовано нетократической прослойкой и консъюмеристской. А сейчас это водораздел. Поэтому мы с вами о них не знаем. А те, для кого они поют, очень хорошо про это знают и другого ничего не хотят. Если вы у них спросите, кто такая Алина Орлова… пустой звук, пшик. Ну а на этой стороне Алина – это тот артист, из-за которого можно выучить литовский язык.

– Однажды вы сказали, что наша страна всегда была способна рождать прекрасные вещи: и при царизме, и при коммунизме. Скажите, а при позднем "путинизме" она рождает прекрасные вещи? Вы замечаете что-нибудь подобное?

– Царизм и "путинизм" не могут помешать прекрасным вещам. Потому как они рождаются изнутри, из идеи. Любому человеку в силу сделать самое важное в жизни при любом режиме. И эти прекрасные вещи никуда не деваются и никуда не уходят. Есть тема, которая вселяется в художника (изобретателя, конструктора) и не дает ему спокойно жить. Чем больше на тебя окружающая среда давит, тем и давления в тебе больше. И ты его фокусируешь на свой результат. А если еще и плитка тротуарная появляется в центре Москвы… и велики… я сейчас чуть было не проехался на прокатном велике первый раз в жизни.

– Не разобрались, как его нужно брать в прокат, что ли?

– Да, этому нужно посвятить время. Попробую разобраться. Я очень люблю ходить пешком. Оказался в центре. И вижу, что появились широкие тротуары, по которым я могу спокойно ходить пешком.

– Вы, видимо, пропустили тот этап, когда эти тротуары строили.

– Говорят, что был ад?

– Да просто по городу нельзя было передвигаться. Горожан эта стройка не имела в виду вообще.

– Да это понятно. Короче, отвечаю на ваш вопрос: я не верю, что перестанут делаться какие-то удивительные вещи. Ну не верю я в это.

– Олег, вы участвовали в протестных акциях в 2011-2013 годах. На проспекте Сахарова были замечены с плакатом "Чебурашка за честные выборы". Как вы думаете, почему все эти протесты кончились ничем, а чебурашка так и не добился того, за что боролся?

– Позвольте мне ответить, Роман, так. Все общественные акции – это все равно проекция, это все внешнее. Это проекция внутреннего. Мне экраны не очень интересны, мне интересны лампочки в кинопроекторе. Я хочу думать про лампочки, я хочу работать с лампочками. Это для меня важнее. Может быть, для многих это загадочная позиция, но для меня она важная и единственно верная. Для меня очень интересен пример Ростоцкого и его фильма "Доживем до понедельника". Ростоцкий ведь снял такой важный и такой антисоветский фильм, что его показывали в Советском Союзе по несколько раз в год без всяких купюр…

– Не понимая, что этот фильм важный и антисоветский.

– Вот именно. Это ведь не фильм про школьников. Это фильм про очень важные вещи. И представляете, как здорово, что ему удалось это сделать? Когда я говорю про лампочки, я имею в виду это. Моя музыка, мои проекты – это про это. Мои проекты про время, когда все получалось, – это про это.

– Вы в тот самый протестный период сказали: "После выборов что-то перещелкнуло, и я уверен, что ни при каких обстоятельствах мы не вернемся в прежнее состояние... Сейчас видно, что все – сознание у людей уже другое". Выходит, вы, как и многие, ошибались?

– Почему? В сознании как раз все и произошло!

– Да ничего не произошло с нашим сознанием.

– Абсолютный водораздел, ребята! Вы что? До и после! Мы понимаем, кто мы, что мы, почему мы, где мы. Главное же ответить себе на эти вопросы.

– Но в итоге же все разошлись по домам. Пройдет каких-то два-три года, и мы – со своим изменившимся сознанием – страну свою не узнаем.

– Это размышления на 320 страниц моего романа, который называется "Небесный Стокгольм". Там есть ответы на эти вопросы. Знаете, я вам отвечу словами Майкла Джексона. Когда его во всех грехах обвиняли, он часто говорил: "Ну да, конечно, ложь правит миром. Кривда всегда побеждает. А правда – марафонится". Старина Джексон знал, о чем говорил. Почему казино всегда в выигрыше?

– Так устроен этот бизнес потому что.

– Да, он так математически устроен. Сумма всех вариантов на рулетке просчитана так, что при любых обстоятельствах, кто бы сколько ни выиграл, казино все равно 3 или 6 процентов будет иметь всегда. Это называется теорией игр. В мире все так и происходит: есть некий вектор, цель, есть правда, которая всегда побеждает. Все равно этот мир устроен так, что правда рано или поздно победит. И свои плюс 6 процентов по каждому событию мир будет иметь. Вы почитайте посты в фейсбуке до 2011 года и после 2011 года. Это совершенно разные посты.

– О да. Сейчас посты гораздо менее травоядные, чем прежде.

– Да, сейчас плотоядные посты. А вы говорите, что не произошло ничего.

– Произошло, но изменилось-то все к худшему. Нас стали заботить вещи, которых мы не могли представить в 2011 году.

– Это так. Но проживать свою жизнь нужно с точки зрения собственного "я". Бродский говорил, что система нас может уничтожить только физически. С точки зрения сущности – система нас никогда не уничтожит, если мы, конечно, не слабы. Система – это фильтр. Это проверка на антихрупкость. Миссия системы в мировом контексте – это фильтровать: мальчики налево, девочки направо. Те, кто может пойти дальше, идут дальше. Те, кто не может пойти дальше, – дальше не пойдут. Травоядные останутся травоядными.

– Как вы умудряетесь сохранять эту терапевтически спокойную интонацию в вашем голосе и в вашей музыке даже сейчас, когда люди на улице, кажется, друг друга готовы съесть?

– А я вам уже про лампочки сказал. Нужно на лампочки смотреть. Вот вы говорите, что люди съесть готовы друг друга на улице. Но это же очень просто: когда вы идете и смотрите на человека, то видите в нем ребенка. Если вы чуть дольше на человека будете смотреть, он будет все красивее и красивее. Сбросьте с него все вот это. И вы в каждом встречном человеке увидите необыкновеннейшую красоту, удивительного человека. Я вам клянусь. А как по-другому? Отвечу очень банально: всё внутри. Счастье и несчастье – внутри.

Роман Супер. Корреспондент Радио Свобода.

Источник

Музыкант, писатель, глава рекорд-лейбла «Снегири» вместе с группой «Мегаполис» выступает с музыкальным посвящением неснятым фильмам 1960-х «Из жизни планет» и готовит программу «Нежный Высоцкий».

Фото: Алексей Костромин

Вы с детства знали, что станете музыкантом?

Я был очень тихим, ленивым мальчиком. Мама-стоматолог и папа-инженер не учили меня ни музыке, ни танцам, ни живописи – это все досталось старшему брату-отличнику, которого постоянно приводили мне в пример. Из детства помню такую картину: 1966 год, наша квартира, The Beatles на магнитофоне и Высоцкий еще – так они и вошли в подкорку. Я учился в школе с углубленным изучением немецкого языка и, чтобы не идти в армию, поступил в Электротехнический институт. Специальность «Передача дискретной информации» тогда была модная, сейчас она еще моднее, только в 1978 году даже наши преподаватели в цифровую связь не особо верили. Техническое образование повлияло на сознание: мой конек – организовывать процессы, работать с информационными потоками, которые нужно структурировать и эмоционально окрашивать. И здесь важно вовремя влюбиться, чтобы эти потоки заходили в душу к человеку. В квартире моей бабушки, которая пережила всю блокаду на Пушкинской улице, висела картинка с надписью «Бог есть любовь». Конечная точка любого вектора – это любовь.

Но музыка победила интерес к цифровой связи.

Я играл в группах в школе, потом в институте, в Московской рок-лаборатории, Центре Стаса Намина. И 8.8.88, как записано в трудовой книжке, я ушел из большой связи в бесконечность. С 1986 года и до сих пор мы с Мишей Габолаевым играем вместе и продюсируем проекты. У нас отношения инь-ян: когда он говорит абсолютнейшую ерунду, от которой уши вянут, я точно знаю, что в конце концов он будет прав. Мы стали тесно работать с поэтом Александром Барашом, сделавшим нам поэтическую прививку творчеством Бродского. Как раз в тот момент по предложению фирмы грамзаписи «Мелодия» мы сочиняли диск-гигант: некоторые песни худсовет не прошли, зато прошел «Рождественский романс» на стихи Бродского под псевдонимом Бориса Осипова – он же тогда был запрещен, считался абсолютнейшим злом, как Гитлер примерно. Но пока «Мелодия» издавала пластинку «Бедные люди», Бродского резко разрешили, псевдоним мы благополучно заменили на настоящую фамилию. А потом наступило безвременье 1990-х, когда вся Москва вышла к «Детскому миру» торговать всем, что есть в доме: утюгами, лифчиками, носками, колбасой. Впервые я ощутил, что парень с гитарой больше не герой. А я же стал музыкантом, чтобы девушкам нравиться, теперь же они на меня смотрели, как на чокнутого: «Чего ты с гитарой ходишь? Иди торгуй с рук, иначе как ты завоюешь мое трепетное сердце?» У нас на репбазе на всю зиму отключили отопление, барабанщик ушел к Мамонову, при минусовой температуре мы попробовали шестьдесят человек ему на замену – всех, кто был тогда в Москве. Чем красивее и моднее человек, тем хуже он стучит на барабанах – это правило я вывел раз и навсегда. Но мы не унывали и вечерами записывали альбом «Пестрые ветерочки».

Как «Мегаполис» стал любимой группой московских студентов?

В 1992 году чтобы выжить и сохранить дух ансамбля, я организовал турне в Кельн и Дюссельдорф с программой «Нерожденные шлягеры для большой Германии». Я перевел на немецкий язык «Трус не играет в хоккей», песни про Волгу и о тревожной юности. Мы выступали в клубе «Тингль-Тангль» в Кельне, в котором журналистка Гудрун Вольф записала на диктофон и потом выпустила в радиоэфир несколько наших треков, среди которых были «Голубые как яйца дрозда». Их услышал владелец фирмы Erdenklang Musikverlag и влюбился в нас. Со знакомым бардом из Челябинска – Олегом Митяевым, Гудрун передала нам письмо с предложением издаться в Германии. Так получились «Карл-Маркс-Штадт», «Москвички», «Белка и Стрелка», которые сделали нас популярными. Тогда в Москве началась эпоха ночных клубов, мы записали проект «Негоро» с электронными ремиксами и выступали с танцевальным шоу. Мы стали королями модного «М-радио», нас показывали перед программой «Взгляд» на Центральном телевидении, будущий ведущий передачи «Музобоз» Иван Демидов снял клип про сумасшедших москвичек. К «Мегаполису» присматривался продюсер Игорь Матвиенко, но вдруг из всех утюгов попер «Карл-Маркс-Штадт» – так мы не стали «Иванушками International». На волне славы появился альбом «Гроза в деревне», на котором не было ни одного хита. В 1998 году в Краснодаре Маша Макарова дала мне кассету со своими записями, и мы с Мишей Габолаевым решили спродюсировать запись. Через год «Мегаполис» ушел в забвение, зато «Маша и Медведи» звучали везде. Потом был Найк Борзов, группа «Ундервуд» и еще много кто. Сто семьдесят релизов вышло с 1999 года по нынешний момент на нашем рекорд-лейбле «Снегири».

Вы же еще и писатель.

В 2007 мы сидели с Найком на студии звукозаписи, он наигрывал что-то на гитаре, и вдруг в моей голове возникли образы: 1938 год, архитектор из бюро Альберта Шпеера, режиссер Лени Рифеншталь заканчивает работу над фильмом «Олимпия». Бред собачий, но он не давал мне спокойно жить. В течении шести лет я изучал тему, уехал в деревню и за тридцать четыре дня написал книгу Der Rock/«Юбка» об альтернативной истории зарождения рока в Третьем рейхе. Так пришло осознание, что я не офисный работник. Захотелось писать музыку – второе пришествие «Мегаполиса» произошло с «Супертанго».

Как возникла идея ностальгической программы «Из жизни планет»?

Я стал каждый год за уединением уезжать в Хорватию в не сезон, когда поспевают мандарины и нет наплыва туристов. Там в голову приходили мелодии: не песни, а скорее кино-музыка из 1960-х. Это были композиции, которые я не слышал, к фильмам, которые я не видел. Уже в Москве, изучая ту эпоху, я наткнулся на «кладбище» неснятых картин, определивших феномен прерванной эволюции, когда советские фильмы брали золото в Каннах и Ницце, а потом это прекратилось. Я как-то прочитал интервью квантового физика о том, что все все вероятные события происходят. Получается даже не альтернативная история, а реальность, которую мы не видим, но которая на нас влияет. Повлиял же на кого-то Лещенко, поющий стихи Бродского в нашем клипе «Там», или замыслы каждого из нас, которые не были осуществлены. Поэтому «Из жизни планет» – это не ностальгический проект, а скорее взгляд в будущее.

Важно знать, что: В 1993 году «Мегаполис» участвовал в отборочном туре конкурса «Евровидение» с песней «Пушкин». Олег пятнадцать лет читает курс лекций в разных учебных заведениях на темы «Психология творчества», «Менеджмент в музыкальном бизнесе и индустрии развлечений». Написал музыку к фильму «Дети Иосифа» о Бродском, который режиссер Катерина Гордеева сняла по заказу Первого канала. Вторая книга Олега, «Небесный Стокгольм», выйдет весной.

Текст:­ Наталья Наговицына

Источник

Лидер группы «Мегаполис» Олег Нестеров про новый проект «Из жизни планет» и про наше время.

В Петербурге представлен новый проект лидера группы «Мегаполис» «Из жизни планет», посвященный четырем из двенадцати лент, которые были закрыты на «Мосфильме» в 1963 году и так и не увидели свет. Четыре неснятых фильма — «Причал» и «Прыг-скок, обвалился потолок» Геннадия Шпаликова, «Семь пар нечистых» Владимира Мотыля и «Предчувствие» Андрея Смирнова — стали героями спектакля, в котором музыканты группы создают к ним звуковые дорожки. Но речь, конечно же, не столько о музыке, сколько о нашей жизни. Олег Нестеров поделился подробностями в студии [Фонтанки.Офис].

— Ваш проект о незавершенном действе. А в чем заключается секрет незавершенности?

– Любой скажет, что процесс интересней результата. Когда тема в тебя вселилась – ведь не художник выбирает тему, а тема художника – она несет тебя. Это огромный пятидесятиметровый парус, у тебя большая скорость, большая энергия, ты все можешь. Возвращаясь к сегодняшнему событию – это музыкальное посвящение неснятым фильмам 60-х, которое называется «Из жизни планет». Вкратце скажу, что это про невоплощенные замыслы, про их жизнь после смерти, зачем они нужны, художник и власть, свобода и несвобода. У нас в стране был короткий промежуток в четыре года, когда все получалось. В космосе, в науке, в кино. Очень важно изучать это время в наше время, когда все не очень получается. Пара слов, чтобы разъяснить – что это за неснятые фильмы. Мы все знаем успехи оттепельного кино – Канны, Венеция. А потом эта прекрасная эволюция была прервана двумя метеоритами. Первый упал в феврале 1963 года после встречи Хрущева с киношниками: на следующий день на «Мосфильме» были закрыты 12 картин. Второй, покрупней, был после Праги, когда готовилось супердраконовское постановление о кино. Оно было облечено в мягкую форму, но тем не менее эволюция прекратилась. Наше кино не стало иным. Те фильмы, которые должны были снять наши художники, не были сняты. Наша страна не стала другой – у нас была бы иная прошивка. Иные герои, иные крылатые фразы, пословицы и поговорки. Если бы Шукшин снял «Степана Разина», мы бы по-другому сейчас представляли русского человека. У кого-то даже были иные родители, которые познакомились бы на иных фильмах.

Я случайно наткнулся на это великое, ужасное и прекрасное кладбище невоплощенных замыслов, я наткнулся на золото Трои. Взял черепок, пошел по следу. Взял из всего вороха всего четыре картины и мы с группой «Мегаполис» сделали к ним музыку. Мы играем спектакль, у нас ему посвящен большой портал. Четыре художника – Шпаликов, Мотыль, Смирнов и Китайский (он вообще никому не известен).

Все это меня захватило, работа над проектом занимала три года и проект продолжается, так как тема невоплощенных замыслов – это не про ретро, это про уклад. Это система координат. То важное, что мы не сделали. Как говорил Ростропович: «Если вы что-то не доучили в детстве, вам придется вернуться и другой ценой все доучить».

— Получается, сейчас и платим.

– Валерий Фомин, наш киновед, сказал, что пока наше кино не вернется к тому моменту и не изучит масштаб бедствия и не поймет все, оно обречено и дальше не двинется. Еще скажу, что мы выступали с этим проектом на архитектурной конференции «Модернизм в советской архитектуре». Архитекторы всего мира съехались в музей современного искусства «Гараж» и изучали то, что мы не доделали, не довоплотили. Это про уклад. Каждому человеку важно, какой длины юбка была у мамы, когда ей было 20 лет. Этого мы не знаем. У нас исторические процессы - это войны и революции, а в нормальном государстве на моей улице существовала пекарня, где семья печет хлеб с 1670 года.

Каждое новое поколение не должно начинать все с нуля. И болтаться в воздухе. Мы должны на что-то опереться. И мы умудрились пожить после того, как исчез Советский Союз, и за эти двадцать лет взять все худшее и от капитализма, и от социализма. И сейчас молодые люди с активной жизненной позицией начинают задавать вопросы – а было ли там что-то хорошее, что можно взять и с этим пойти дальше. И на этот вопрос, исследуя эту эпоху, я отвечаю, что было.

Этому посвящен мой проект. Это story telling про эпоху, когда все получалось, а «Мегаполис» играет музыку к этим четырем неснятым лентам.

«Семь пар нечистых». Это неснятый истерн Вячеслава Мотыля, датированный 1964-м годом. Одноименная повесть Каверина была издана в 1962-м в «Новом мире» – абсолютный бестселлер того времени. Мотыль приступает к экранизации и фильм вроде бы запускают. Сюжет: две недели до начала войны, группу заключенных везут к отдаленному острову. Начинается война, налет вражеской авиации, охрана гибнет и заключенные предоставлены сами себе. Дилемма: можно плыть в Норвегию и просить политического убежища или ссаживаться на острове и стоять с солдатами до конца, что они и выбирают. Это был бы абсолютно гениальный фильм Мотыля. Я читал его неизданные дневники, где он полностью прорисовал фильм на уровне оптики и шумов. Это опережало мировой кинематограф на пять лет.

— Насколько отличает концерт от того, что мы слышим в записи?

– Концерт – это всегда «здесь и сейчас». Плюс ко всему, музыка должна звучать в пространстве, в среде. Среда – это пятый элемент, который влияет на любую музыку. А запись... Любой профессионал скажет, что это большая иллюзия. Речь идет о консервах. Игра по нотам произведения одного автора всегда было разное. Важно, что ты сегодня ел на завтрак, как ты спал, что ты читал вечером, с кем ты встречался. Ты вышел на сцену и за тобой тянется вечность, плюс время суток, время года, весь фон, который в городе. Плюс каждый зритель тянет за собой тоже бесконечность. Эта встреча бесконечности ни на что не похожа.

Запись была придумана, как заменитель. Она должна быть универсальна, чтобы будоражить и ночью, и днем. Два шведа из «Аббы» считали универсальным критерием – если запись можно прослушать сто раз и больше, это хорошая запись. Что они подтвердили своими трехминутными песнями.

— Вопрос от вашего фаната. Хотел бы Олег жить в 60-х, учиться во ВГИКе и ездить на 21-й «Волге»?

– Я в 60-х пожил и вполне доволен тем, что видел. Я видел другие цвета, чувствовал другие запахи, другую скорость жизни. Наша искра зависит от трех моментов – твой духовный опыт, твои способности, гены и хромосомы и третье – среда. Это рулетка. Среда со знаком минус чаще всего лучше мотивирует художника, чем среда со знаком плюс.

— Прав Троицкий, который утверждает, что нынешнее время похоже на начало 80-х?

– Для меня это даже более похоже на начало 70-х. Точка выхода из времени, когда все получалось, растянулась лет на пять. И воздух выходил очень подло. И никто этого не замечал, а потом все остались перед фактом, что теперь, пока эта команда – Брежнев и ребята – у руля, никто не захочет их сворачивать, революций все наелись. И теперь мы превращаемся в монастырь, 250 миллионов послушников. С нами ничего не случится. У каждого будет зарплата. Войны не будет, потому что у нас есть прекрасные ракеты. Никого не расстреливают. Ты послушник, ты должен работать, иначе тебя посадят за тунеядство. Но от тебя ничего особого не требуют. Просто ходи на работу, чего-то делай. Зато есть время подумать, покопаться в себе, погрузиться, помедитировать, поговорить на кухнях и так далее. Кто-то воспользовался этим монастырем, кто-то нет.

** - А лично от нас что-то зависит?**

– Конечно. Каждый – вывернутая наизнанку Вселенная. Не мои слова. Важно, что эта Вселенная представляет из себя внутри. Все общественные процессы – это проекции на тряпочках.

— Мы ждем вашу новую книгу.

– Роман называется «Небесный Стокгольм». Все происходит в Москве с 1962 по 1968 год, мои герои – не угадаете, чем занимаются и какая у них веселая жизнь. Я очень жестко погружался в ту историческую эпоху. «Из жизни планет» – аппендикс этого, я сорвался на музыку. Сейчас я вернулся в литературу, роман завершен. Могу пояснить название. Есть в русской православной традиции Небесный Иерусалим. Мгновения личного ада и рая – это все внутри. И Царство Божие на земле – то, что ты испытываешь в мгновения своей жизни. Счастье временем не измеряется – «я 30 секунд был счастлив». Нет – «я был счастлив». «Небесный Стокгольм» – это антитеза. Тоже вроде бы красивый город, столица государства с идеальным общественным устройством, и шла к этому Москва. В те четыре года шла прямой дорогой. И не случайно последнее турне Хрущева прошло в Скандинавии, где он пробыл три недели. Где он короля принял за садовника. И действительно, король постригал розовые кусты, а премьер-министр был на велосипеде. Шведы пришли к изобилию. Чтобы на его основе создать новое общество, новый преобразующий мир. Это был смелый эксперимент в масштабах мировой истории. Никакое государство не решалось, а тут – общество людей, творчески преобразующих мир. Если почитать последнее интервью Капицы, то это функция второго порядка, эн в квадрате. За счет обратных связей, которые возникают в коллективном творческом взаимодействии. Эксперимент был суперский. Никита Сергеевич был из разряда руководителей, который, не управляя вдохновлял. Хороший дирижер. Он, конечно, лез не в свои дела, говорил идиотские вещи. Но он встряхнул своей дирижерской палочкой всю страну так, что все почувствовали перспективу, свободу, и все пошло. Но, возвращаясь к химере «Небесного Стокгольма», скажу, что идеальное общество базируется на идеальном равенстве, а равенство – в истоке всех бед. Мир произошел из неравенства, свет от тьмы отделился от неравенства, любой творческий процесс происходит от напряжения и неравенства. Если эпоха, рождающая гениев – эпоха огромных неравенств. Поэтому Стокгольм – штука опасная. Киношники, купившие права на экранизацию, говорят, как это поразительно напоминает наше время. Это про день сегодняшний.

Источник

meduza.io/shapito/2016/11/11/megapolis-est-premiera-klipa-na-meduze