— А что в «Нефтянике» сегодня? — с любопытством спрашивает таксист.

— Чайфы выступали, — отвечаю я. — Хороший был концерт. Люблю их.

— О, знаю одну песню, которая про пять-ноль, — говорит водитель. — А за что вы их вообще любите?

Брякнув что-то в духе «да за все», задумываюсь: серьезно, а за что же я люблю «Чайф»?

Да, приятные. Да, талантливые. Да, легенда свердловского рока. Да, музыка из детства. Но, помимо перечисленного, есть у этой группы какое-то достоинство, благодаря которому и через 30 с лишним лет на сцене она не превращается в латексных молодящихся клоунов, в протестующих старичков или в жалкое подобие самих себя. Они абсолютно органичны и по-хорошему просты. Кто-то скажет, что «шахринский рок» умер, но песни группы продолжают жить из года в год, находя все новых слушателей. Родители приводят на концерты своих подростков, которые, оказываются, знают тексты. Это уже связь поколений, если хотите. Сейчас чайфы не выбрасывают телевизоры из окон и не хают режим, брызгая слюной. Но разве должны? Или, как поется в одной из песен, «всему свое время»?

Достоинство — это слово приходит на ум при личной беседе с лидером группы «Чайф» Владимиром Шахриным. Во время интервью он показывает себя умным, веселым и открытым человеком. «Я счастлив», — говорит он. И ты ему веришь. 
Первое живое выступление группы мне довелось увидеть только в 2014 году — на Дне города в Сургуте. Именно в тот момент детская симпатия к чайфам оформилась во что-то более зрелое, выходящее за пределы «Ой-йо» и «Оранжевого настроения». Хотелось слушать и слышать как можно больше, откопать то, что не было знакомо ранее. Забавно, что песни чайфов какого-нибудь 1987 года актуальны и сегодня. Именем одной из них — «Вместе теплей» — называется нынешняя программа группы, которую я с удовольствием лицезрела на площадке ДИ «Нефтяник». Концерт «Чайфа» в этот раз состоялся на шикарной, по словам самих музыкантов, сцене дворца искусств.

В качестве декораций зрителю предложили антураж гаража — места необыкновенного. В него, как говорит Шахрин, не отпустить мужчину не может ни жена, ни теща — все относятся с пониманием. Гараж — место, где взрослые дядьки могут почувствовать себя пацанами. Гараж — место, где вовсе не обязательно быть автомехаником, потому что это, прежде всего, убежище. Гараж — место, где рождаются рок-группы.

И мы, зрители, в этот день словно подглядели за гаражными посиделками «Чайфа» — настолько уютным и атмосферным получился их концерт. Зал оказал группе громкий прием, активно подпевал, кричал и включал фонарики… Кстати, оценить концерт пришли в основном люди среднего возраста. Все-таки чайфы — это как «тот самый» пломбир в стаканчике или как ковер на стене. Понимаете?

И по сей день группа продолжает записывать альбомы, экспериментирует с аранжировками (например, в последней пластинке «Теория струн»), но делает это равно с той степенью деликатности, чтобы не перестать быть «тем самым» любимым пломбиром в стаканчике, чтобы не превратиться в пресловутый «дерьмонтин».

В общем, я к чему это все: не спешите вы их хоронить.

Надежда Макаренко

Источник

Юрий Шевчук  

О семье

Мой отец был очень добрым человеком. Когда я просил у него рассказать про войну, то он рассказывал что-то хорошее. Но война прошла сквозь него, я это видел. Он горел в танке, у него болели ноги. Но он был настоящим человеком. Он из Канска, недалеко от Томска. Простой солдат. Закончил курсы лейтенантов двухмесячные. В конце 1942 года был уже на фронте и дошел до Австрии, до Вены. Всю войну прошел лейтенантом. Считал, что музыка легкомысленное занятие. Хотел, чтобы я был инженером. Я был с ним полностью согласен, потому что для меня инженеры — это нечто просто, это сверхлюди. Я давал концерт на Байконуре, видел эти огромные конструкции. Когда ты знаешь, что 20 тысяч заводов это строило, 200 тысяч людей над этим работали, а это стоит и немножко ржавеет, а я там был в те, 90-е. Был страшный случай. Я там был в 98-ом или 99-0м, и там стоял «Буран», готовый к полету. Инженеры на него не дышали. Главный инженер подходил и говорил мне: "Вот это наш Буран, Юра". Там был ветер, все проржавело и упала крыша. Не хватило нескольких тысяч долларов, чтобы починить крышу, которая упала на "Буран". Главный инженер скончался в ту же ночь. Инфаркт.

Моя мать художница. Рисует до сих пор. Это очень важный пример для меня служения искусству. Мама — почетный полярник. Во время войны обслуживала Северный морской путь, лендлиз, куда заходили корабли с американской тушенкой и джинсами. От мамы у меня любовь что-то слагать, сочинять. Мама была первым учителем в моей жизни. Миф такой, что первое слово, которое я сказал, было не мама или папа, а импрессионист.

Прадедушка по линии матери был муллой, его расстреляли в 1937 году. Прадедушка по линии отца тоже. Мой отец был сыном врага народа, потому что мой дед служил в императорской армии. Папа не очень любил говорить про это. Когда у меня были какие-то терки с властью, а они были всегда, он говорил: «Что ты творишь. Будь умнее, идиот. Ведь угробишь свою жизнь».

О времени, в котором мы живем и жили

Место лирике есть при любых обстоятельствах. В 1918 году масса поэтов и Блок, и Мандельштам, и Ахматова писали лирические стихи. И это хорошо, это замечательно. Я листаю книгу воспоминаний Одоевцевой об этих замечательных поэтах, там описание 19-20 годов прошлого века. Она вспоминает, какой прекрасный был Гумилев в Петрограде в 20-ом году, Кузьмин, великолепные воспоминания о Блоке. Это чудо.

Те времена похожи на наши, ситуация какая-то пограничная. Когда я ехал в поезде в Сибири, даже строчка родилась "Лечу над тайгой по железке со скоростью 1918-го года". Вот эта скорость 18-го года: рельсы, поезда, тайга, прекрасная Сибирь и сложные исторические времена. Все это как-то складывается. Но, как сказал один умный человек: "История не повторяется, она рифмуется".  

Юрий Шевчук

Об отношении к жизни

Я стараюсь выдавливать из себя уныние, как Антон Павлович Чехов говорил, памятник которому здесь стоит. Памятник очень смешной, я думаю, что ему бы понравилось. Он в свое время нелестно отозвался о Томске, я читал потом воспоминания.  Томичи, конечно, молодцы. Но я не Чехов, я не такого таланта и разума человек. Но я скажу, что если я и пессимист, то воинствующий. Все плохо, но уныние грех, поэтому надо "рубиться". Делать что должно и будь что будет. Такие простые фразы торчат в моей башке.

О войне

«Делать воинами сочувствия солдат ненависти и боли» — это программный текст. Он о сегодняшнем дне. Но сделать так очень сложно. Сейчас очень много ненависти и зла в нас. Я не скажу, как некоторые мои коллеги, что народ у нас не тот, что все плохо. Я не способен такого говорить. Я часть нашего народа и это очень важно для меня. Но сейчас очень важно не унывать и важно делать воинами сочувствия. Я делаю это на концерте, когда мы говорим о мире, о добре, о любви. О том, что мы люди с вами, что мы можем быть разных политических взглядов, что мы можем спорить, ругаться до хрипоты, писать блоги, но убивать друг друга из-за того, что один левый, а другой — правый... Этого нельзя допускать.

Всегда были люди, которые говорили о добре, о любви. И в прошлом, и в более смутные времена. Вспомните Макса Волошина, который бродил в тоге по Крыму и спасал белых от красных, а красных от белых. Есть примеры, которым можно следовать. Не прибавлять зла злобы, а прибавлять немножко добра.

Я за мир. Не нужно рекламировать войну на каждом углу. Зачем говорить, что мы все враги, готовить страну к войне, объединять ее не на добрых каких-то чувствах, а на злых, на сопротивление, на том, что кругом враги. Начинается реклама войны, которая запрещена Конституцией. Мир может быть разным абсолютно, но он очень важен сейчас. Я не хочу, чтобы мы ресурсы человеческие, материальные потратили еще на одну войну. Это убьет Россию сейчас.  

Я человек, прежде всего, сомневающийся. В первую очередь, в своей правоте. Поэтому ответов нет, потому что я сомневаюсь. У Гете я вычитал замечательную фразу: «Умный человек не занимается политикой». Он пытается понять каждую сторону, а когда он пытается понять, то ему становится жалко и тех, и других, и он не может выбрать. Конечно, бывают исторические реалии, когда все на фронт, как было в 1941. Но сейчас все другое. Сейчас гибнут лучшие, гибнут старики, женщины, дети. Все это ужасно.

В 2013 году мы дали 20 концертов на Украине. Мы проехали от Львова до Луганска. Везде я говорил одно и то же: «Украина и Россия — братья и сестры!». Весь зал кричал в ответ: «Ура!». А через три месяца произошел Майдан. Я не видел нигде в истории, что простые люди одной национальности вдруг стали и вышли из своих хат или пятиэтажек и пошли просто так, без политики, воевать с соседями.

Всегда работают политики, политики и еще раз политики. И везде я говорил, что политики ссорят нас, а мы не сдадимся. Мы братские народы. Я в это искренне верил и представьте, что было в моей душе, когда все это началось... Я до сих пор не могу это пережить и мне очень сложно говорить на эту тему. У меня друзья по всей Украине.

Дай Бог мира, а там разберемся. Сколько раз мы закидывали человечиной огромные рвы. Сибирь заваливали трупами, в ГУЛАГах. Это же чудовищно просто.

О российской власти

Сейчас, как мне кажется, во власти слишком много людей, которые давно не перечитывали, если вообще читали, классику. Многие люди у власти сейчас не имеют гуманитарного образования. Это важно. Зато много технарей и военных. У меня много друзей военных, а военный в политике — это не всегда хорошо. Он должен защищать страну, потому что у него мышление "свой-чужой". Он умеет дать сдачи, но ставить его во главе государства. Ему очень сложно стать тем самым воином сочувствия, потому что у него мышление — кто не разделяет моего мнения — тот враг, кто разделяет — тот друг. Ему многое позволено, возможно даже больше чем оппонентам. Я бы посоветовал меньше говорить о духовных скрепах, а больше читать классику. Классика ведь потому классика, что эти ребята настолько хорошо изучили человека, понимали его и так о нем глубок и яростно писали, о всех плюсах и минусах российской души. Ведь почему классика актуальна? Да человек не меняется! Не меняется в нем ничего: он всегда выбирает между добром и злом. И эти разговоры о людях звучат потому, что мы такие же, как в 1918 году, как в 1917 году, как в 1812. Поэтому классика нам очень многое объясняет.

Я много читаю. Фома Фомич (герой Достоевского — прим.ред)... Как он похож на некоторых представителей нашей власти. Когда он был просто приживал, ничего хорошего не делал. При этом некоторых он просто нагибал — всех этих замечательных людей, думающих, чувствующих опустил просто, как сейчас говорят, ниже плинтуса. Сам был абсолютно необразованный человек, но все его обожали при этом. И когда он умер все плакали, рыдали и ходили на его могилы. И думали, как же можно без него жить. А сейчас, в 21 веке, Сталин и Бандера бьются в наших головах. Это же прошлое уже. Как можно снова наступать на эти грабли! Нам нужно двигаться дальше, строить Россию, дороги, экономику поднимать, культуру.

О рок-н-ролле

Мои песни не дают ответов на вопросы. Отвечать на вопросы должен каждый из нас самостоятельно. Мы все индивидуальности, мы все имеем  голову на своих плечах. Искусство вообще... Если я занимаю, конечно, искусством, потому что рок-н-ролл — это легкий жанр. Есть гении вечные, есть гении смертные. Я не думаю, что я гений, но то, что я смертен — это точно. Так вот рок-н-ролл способен уточнять вопросы, обострить их. А кто нам дал ответы? Федор Михайлович Достоевский ставил вопросы. У него была, конечно, история про лекцию, которую он прочитал к юбилею Пушкина. Филологи меня поправят, но Достоевский сказал, что русский человек — это всечеловечность, всекультурность, интерес ко всему миру. Для меня в этом есть какой-то ответ в том, как мне жить, как мне чувствовать. Русский человек это и Лев Николаевич Толстой, который столько говорил о добре, договорился даже о непротивлению злу.

Рок-н-ролл — это свобода. Это любовь и жизнь. Это очень важные вещи. Когда начинают давить нам на ноги и говорить, что рок-н-ролл — это обслуга, а не свобода. Что ты, как попсарь, должен петь то, что тебе положено, что тебе разрешают, то конечно в этом есть какой-то цирк, какой-то каток. А мы – не асфальт, нас утюжить не надо.  

Источник

Сейчас артист осваивает на борту барка азы морского дела

Парусник «Крузенштерн» идет в норвежский Ларвик. В пути музыкант Олег Нестеров, известный по группе «Мегаполис», представил исторический фильм «Улица Большая свобода, номер 7» с участием родного судна, тогда еще носившего имя «Падуя».

Как сообщает пресс-служба БГАРФ, сцены, снятые внутри судна, вызвали особый интерес: на кадрах запечатлена обстановка кубриков еще 1943 года. Съемки на паруснике проходили в Гамбурге.

Несколько лет назад Нестеров представил фильм в Москве и Санкт-Петербурге. Как музыкант, он большое значение придает музыкальному материалу фильма. Одну из песен перевел на русский язык. Музыка сопровождает и спектакль, который с названием фильма – «Большая свобода, номер 7» с конца апреля идет в московском «Гоголь-центре». Ребята и экипаж посмотрели фильм с субтитрами на русском языке.

  В настоящее время Олег в составе группы «Клуба путешествий» осваивает на борту парусника азы морского дела.

Источник