Альбом «Соль» - это первая студийная работа БГ после вышедшего в 2011 году альбома «Аквариума» «Архангельск». Туда вошли как старые песни, изданные к 60-летию музыканта, так и совсем новые композиции.

.Работу над альбомом Гребенщиков вел больше года. В 2013 году он выпустил сингл, одна из песен которого называлась «Любовь во время войны». Несмотря на то, что она была записана еще до событий на Украине, критики нашли слова пророческими: «И я протягиваю ладони, ладонь. Но это все равно, что гасить бензином огонь». Вторым синглом к альбому стала песня «Пришел пить воду», которую весьма высоко оценил музыкальный критик Артемий Троицкий - впрочем, как и весь альбом.

Артемий Троицкий - музыкальный критик: «Я послушал и, надо сказать, пришел в состояние тихого восторга. На мой взгляд, это очень хорошая работа. Она находится абсолютно на уровне, а в каком-то смысле даже лучше, чем классические работы Бори Гребенщикова и группы «Аквариум». То есть, я бы легко поставил этот альбом на один уровень, скажем, с «Русским альбомом» 1991 года или альбомами «Аквариума» начала 80-х. Шикарная работа, очень сильные песни. Все очень здорово записано. Главное — это качество самих песен. Там есть одна песня, она называется «Пришел пить воду», которая вообще, на мой вкус, пожалуй, лучшая песня на русском языке, что я слышал за последние несколько лет».

Все это время Гребенщиков записывался в Лондоне, Лос-Анджелесе и Санкт-Петербурге. С Гребенщиковым играет много англо-американских музыкантов, в том числе из таких выдающихся групп как Jethro Tull (Ян Андерсон в «Любви во время войны»), King Crimson (Мэл Коллинз в «Ветке»), Fairport Convention (Ричард Томпсон в уже известном слушателям «Губернаторе») и даже Oasis (братья Стейси в драйвовой, риффовой «Если я уйду»). Сопродюсером пластинки выступил Митчелл Фрум, работавший с массой известных исполнителей от Пола Маккартни и Fleetwood Mac до Crowded House

Сейчас альбом занимает первое место в списке самых продаваемых по предзаказу альбомов в магазинах iTunes России и Украины.

Давно перейдя в ранг легенды, БГ не теряет хватки. Его альбом «Соль» срезонировал и на интеллигентских кухнях, и в высоких кабинетах.

Кому еще мы могли доверить беседу с Борисом Гребенщиковым, как не Олегу Кашину, уже побывавшему в этой битве два года назад по просьбе GQ и с достоинством вышедшему из нее.

GQ: Я боюсь брать у вас интервью, потому что и так знаю, что все, что вы хотите сказать, уже сказано в песнях. А ­песни с каждым годом все мрачнее, представить строчку «этот рейс подходит к концу», например, в «Табу» просто невозможно, и это явно не возраст, а что-то другое.

ГРЕБЕНЩИКОВ: Если вспомнить «Пустые места», там тоже не так много веселья, по крайней мере для меня. Да, я становлюсь старше, хотя не знаю, что значит слово «старше» в данном случае. Больше пройденная дистанция? Наверное. И поэтому, может быть, появляется больше смелости заглядывать глубже в себя. И там, в глубине, отражаетс­я все, что происходит вокруг.

И что происходит вокруг? Я не понимаю, что происходит в России. Расскажите.

Очень сложная фраза должна быть сейчас сказана, она должна быть точной и правдивой. Не возьмусь говорить о том, что происходит сейчас в России. Могу сказать, что вижу вокруг большое количество очень достойных людей.

Они были лет пять назад, эти достойные люди, они всегда были, но они же тоже меняются. Стали злее?

Нет, те, кого я знаю, – они не могут стать злее. Достойный человек не может стать злее. Джентльмена разозлить нельзя, он же и называется gentle man – мягкий человек.

Кроме себя, вы много джентльменов знаете?

Я, к сожалению, совсем не джентльмен, часто впадаю в ярость. А в мире очень много. Парадоксально, но они до сих пор есть – люди с хорошим воспитанием.

Вы в Москву когда впервые приехали?

Думаю, что это был конец семидесятых. Я был поражен совершенно другим психологическим укладом жителей Москвы. Вышел с приятелем из Ленинградского вокзала и побрел куда-то через переходы; и первое, что увидел, — девушку, которая говорила по телефону-автомату. И это был разговор из какого-то советского кино — «Я шагаю по Москве» или что-то в этом роде. Она, полностью увлеченная своими чувствами, совершенно не обращала внимания на проходящих мимо людей и выкладывала все как есть. Я не мог себе представить, что говорить так возможно в реальной жизни.

Мне казалось, что вы не любите ­Москву.

Я очень ее люблю. Тот разговор неизвестной мне блаженной по телефону оп­ре­делил мое отношение к столице. Это был другой метод восприятия жизни. В Петербурге люди были довольно чопорными; важно было не потерять лицо. Поэтому многое было принято недоговаривать.

А может, в Москве люди смотрят кино и примеряют на себя модели, которые им дают?

Не только кино, а вообще все искусство существует для того, чтобы научить людей реагировать на ситуацию. Еще несколько тысяч лет назад сидел какой-нибудь сказитель или бард, пел древние былины, а люди мотали на ус: ага, герой в этой былине ведет себя вот так, значит, и я должен так себя вести, даже так одеваться.

Вы тоже у кого-то учились?

Мне повезло, потому что у моих родителей много близких друзей играло в филармонии, они регулярно ездили за границу, и поэтому связь с миром у меня никогда не терялась. Привозили музыку, а с ней и знание, что существует окружающий мир. В России многие люди теряют представление об этом. Дело в том, что к миру принадлежим мы все, где бы ни жили: в Уганде, в России, в Англии. Еще мне повезло, потому что я в детстве читал Жюля Верна, и потому для меня мир – вся Земля, и в этом моя точка зрения неизменна с шести лет.

Ваши шесть лет – это 1959 год. Что тогда было? Спутники летали? Вы за этим следили или не выглядывали в окно?

И спутник, и Гагарин – я все это помню, радовался вместе со всеми; и правильно радовался.

Ваше первое публичное выступление было в 1973 году. Помните людей, которые приходили вас слушать? Как они выглядели?

Помню, конечно. Я до этого сам ходил на подпольные рок-концерты, все выглядели замечательно. То, что называется рок-музыкой, тогда называлось поп-музыкой, и эти люди назывались поп-фанами – длинные волосы, рубашки в цветочек с вот такими воротничками на пуговицах у тех, кто мог попросить маму сшить такую рубашку. Очки а-ля Джон Леннон. Это было в 1968 году. В Ленинграде первый рок-концерт, на который я попал, был в гениальном месте, которое до сих пор стоит, но не используется никем, – это ДК пожарных прямо во дворе цирка на Фонтанке. Я недавно заходил туда, меня не пустили.

В те же времена в партийной, кагэбэшной среде была мода на подпольное ис­кусство – Высоцкий, Вертинский. Вас там не слушали?

А тогда у меня было нечего слушать. То, что было, можно только в психиатрической клинике проигрывать. Мы выражали себя через непохожесть.

Вы недавно назвали протоиерея Чаплина сволочью.

Я прошу прощения за крепкое слово, но, к сожалению, должен повторить, что позиция, которую он выразил публично, не заслуживает другого; она, с моей точки зрения, заслуживает еще более крепких слов. Священник, служитель Бога, который говорит, что война, смерть людей, смерть детей – это хорошо? Это по всем статьям – изуверство, грех. Желать мучений людям – преступление. И то, что некоторые деятели об этом забыли, говорит о том, что они, увлекшись местными законами, перестали обращать внимание на законы вселенские.

Но это одна часть проблемы, а другая – это же нарушает гармонию, образ того Бориса Гребенщикова, который только в песнях и никогда в лозунгах.

Я лозунги говорить и не буду, потому что лозунг вещь временная, и толку от нее никакого. А что до гармонии – хорошо быть гармоничным, но бывает, что я могу очень обидеться на поведение человека и начать вести себя абсолютно неадекватно по отношению к нему, и потом буду об этом сожалеть, даже когда он того заслуживал. Я продолжаю считать, что всегда есть более верные методы, чем насилие – физическое или вербальное.

Кстати о вербальном насилии – я помню, как вы говорили, что Алексей Балабанов фашист, плохой человек.

Мне очень жалко было Лешу по самой простой причине: мир ведет себя по отношению к человеку так, как человек ведет себя по отношению к миру. Если Леша видел мир в таком черном цвете, как это видно из его лент, то, значит, он очень несчастный человек. Орк, когда смотрит на мир, видит чудовищно враждебный хаос, орк не может увидеть в мире порядка, потому что ему для этого нужно чуть вырасти, ему нужно полюбить.

Тогда еще одна фамилия – Летов.

Я не был лично с ним знаком и, в общем, ничего о нем не думаю. Но без песни Егора «Про дурачка» не было бы «Русского альбома»; я услышал ее и подумал: это я знаю, это правда, это мое.

Я пытаюсь вот к чему подвести. Были одиозные музыканты типа Летова, а были форматные типа Чичериной, которые вели себя абсолютно политкорректно и правильно. Но почему-то сегодня именно они голос войны. Получается, не важно, что именно ты говоришь, важно – насколько ты готов соглашаться или не соглашаться со своей средой. Если готов ходить строем даже под лозунгами добра и света, то это все равно приводит к фашизму.

Я, наверное, с этим соглашусь. Ходить строем – значит лишаться своей точки ­зрения и признавать, что все предыдущее развитие человечества было впустую.

Но велик же соблазн – есть предыдущее развитие человечества, люди уже до нас узнали, что есть добро и что есть зло, поэтому зачем постигать это самому, если можно воспользоваться готовыми ответами, прочитать книгу – даже одну – и жить по ней?

Есть очень простая модель, которую описал Майкл Муркок, один из очень уважаемых мной писателей, который говорит о том, что во вселенной все время происходит борьба между хаосом и порядком. Но проблема в том, что, как только люди становятся на сторону хаоса или на сторону порядка и обещают идти до конца, они совершают роковую ошибку, потому что, как только победит хаос, любая жизнь станет невозможной. Но и если победит порядок, любая жизнь тоже станет невозможной. Поэтому эта борьба и происходит только для того, чтобы одна крайность не победила другую. Как только одна сторона выигрывает или проигрывает, жизнь человечества оказывается в опасности. Важно, чтобы был постоянный баланс, и когда происходит крен в одну сторону, ты должен поддерживать другую. Есть слуги баланса, которые совершают это великое дело.

Вы гражданин Российской Федерации, который живет здесь и, в принципе, есть какие-то вещи – выездные визы, или запрет соцсетей, или день открытых убийств, то есть нечто такое, что может завтра произойти, и вы поймете, что здесь жизни больше нет. Есть у вас такое?

Я пока не могу реально себе ничего такого представить. Случиться может все что угодно, но пока логика истории человечества показывала, что такие вещи происходят очень редко и скорее как исключение.

Мы когда говорим «человечество», почему-то всегда имеем в виду Западную Европу и США, а ведь есть еще Азия, Африка и Латинская Америка, и уж там-то всякое бывало, вон в Аргентине людей с вертолетов в океан выбрасывали совсем недавно, то есть все возможно.

Не будем забывать, что Латинская Америка стала Латинской не так давно, всего пятьсот лет назад.

Ну что в Россию спустя пятьсот лет придет добро, нас-то никак не коснется. ­Хочется понимать про сейчас.

Нет, это касается как раз нас. Чтобы наступило послезавтра, уже сегодня нужно закладывать его основание.

Тогда можно ли считать, что для закладки этого основания достаточно того, что в семидесятые делали вы – слушали западную музыку и читали книжки, или нужно что-то еще?

Нужно делать что-то самому. Пока ты слушаешь и читаешь, все хорошо, но что на выходе? Хотя нет, я неправ, может быть, этого и достаточно, потому что все равно на выходе будет поведение. Мне очень повезло: когда я был юношей, встречал много людей, которые жили в андеграунде, как это теперь называется, то есть вели далекий от социума образ жизни – художники, поэты, дворники, и я был счастлив, что окружен теми, за кого мне никогда не может быть стыдно, в любой ситуации, а я помню ситуации вполне дикие. Но при этом они всегда вели себя с достоинством, некоторые из них поплатились за это жизнью, некоторые еще чем-нибудь. Думаю, их человеческое достоинство проистекало именно из того, что эти люди были носителями культуры, они о культуре знали не понаслышке, читали Бродского – да что читали, дружили с Бродским, слушали джаз или Хендрикса, прекрасно знали классику. Их поведение было результатом того, что они переработали культуру своим сердцем, своей душой и вели себя так, потому что культура делает человека из человека.

Интересная вещь – после 1917 года население Ленинграда очень сильно переформатировали: сколько народу перебили, сколько народу завезли, и я постоянно вижу, как люди, у которых бабушка из Псковской области, то есть потомки крестьян, превращаются в петербуржцев, начинают праздновать День лицея и приобретают другие питерские черты просто потому, что рождаются в Петербурге. Стены так влияют, климат или что-то еще?

Не знаю по поводу влияния, но я бы сказал, что среднестатистический стандартный житель Петербурга – это смешение двух крайностей в разном процентном соотношении. Это старый Петербург, петербургская интеллигенция, старухи с беломором, которые одной рукой могут всего Вагнера сыграть, и вторая крайность – наследники ГОПа, которые ничтоже сумняшеся любому дадут по голове. В детстве идешь по улице и знаешь, что тебя выйдут бить вот либо отсюда, либо отсюда, но выйдут бить точно, просто непонятно, из какой именно подворотни.

В 1970-е это было вашей локальной проблемой, а теперь это всероссийская проб­лема, потому что ваш город пришел к власти.

Я думаю, что в Москве было то же самое.

Ну немного иначе – одной рукой Вагнера не сыграют, но и до смерти не забьют.

В Петербурге тоже до смерти не забьют, но драки постоянно, всю жизнь я видел. Стоит отойти от Невского на пять метров вглубь какой-нибудь арки, и шансы, что ты получишь по голове, очень большие до сих пор. Это смешение культуры и отчаянного жлобья до сих пор определяет облик Петербурга. Мне всегда казалось, что любой власти имело бы смысл сделать город культурным целиком. Но как?

Это уже будет та победа порядка, которой вы боитесь.

Это не победа порядка, это победа культуры. Она имеет обе грани – и порядок, и хаос.

Вам нравится сейчас ваш город?

Да. Он, безусловно, стал за последние двадцать лет лучше, потому что стал свободнее. При всем идеалистическом ореоле, в котором я прожил свое детство, – тем не менее постоянная ложь средств массовой информации была во всем. Когда тебе непрерывно лгут в лицо по велению государства, ты для начала теряешь к этому государству уважение.

Но это и сейчас снова так.

Я очень сожалею об этом и думаю, что людям когда-нибудь будет стыдно за происходящее сейчас. Существуют общие нравственные ценности, которые присущи всем, даже неграмотным.

Какая у вас песня самая народная?

Когда я вижу, что песня «Орел, телец и лев», которая в принципе собрана вся из аллюзий к какому-то высокому искусству, на любом концерте пользуется таким успехом – вау. Я ее сам не считаю особенно хорошей, но люди что-то чувствуют. Я думаю, что не все, что является культурой, полностью воспринимается головой. Часть головой, а часть все-таки душой.

В большой иерархии русской культуры вы себя куда ставите? Или не ставите ­никуда?

Нет, я себя никуда не ставлю. Мне на это абсолютно наплевать, я не иерархический человек.

Ну вот этот ряд имен, которые для мира и есть русская культура – Пушкин, ­Достоевский, Булгаков, Шостакович, Тарковский. Гребенщиков есть в этом ряду?

Нет, я никогда на это не претендовал, меня интересует прямо противоположное – сделать музыку на русском языке так, чтобы за нее ни перед кем не было стыдно. И что бы ни говорили, но степень уважения к «Аквариуму» в России огромна.

Памятник «Аквариуму» на площади можете себе представить?

Памятники неинтересны, это не имеет значения.

Быть популярным музыкантом сейчас – это что такое? Высказываться на актуальные темы? Петь на городских праздниках и по радио?

Я думаю о том, что происходящее сейчас – это постоянный тест. Нас проверяют. Сломаешься или нет, скурвишься или нет.

Но сколько можно проверять?

Как говорил кто-то из великих джазменов – ты всегда должен доказывать всем и самому себе, что ты можешь. Все время, каждый день. Если я пишу новую песню и она не соревнуется с тем, что было раньше, то ее не стоит и писать. У меня есть, наверное, десять песен, которые я держу пока под спудом, потому что они не доросли.

На каком-то концерте, я помню, вас спросили о правиле «никогда никого ни о чем не просите», и вы меня удивили, ответив, что это неправильная формула, потому что надо помнить, кто именно это говорил в «Мастере и Маргарите». Вы считаете, просить нужно?

Просить совершенно необходимо, потому что просить – это формулировать словами то, что тебе нужно; а когда вопрос сформулирован – он решается сам. Без этого невозможно движение вперед.

Источник

Активная гражданская позиция украинцев не может не вызывать моего глубокого уважения, но ведь жители нынешнего Крыма, радующиеся внезапному возвращению в Россию – это же ваши вчерашние сограждане - музыкант Вася Обломов

Автор нашумевших песен Еду в Магадан и Так говорил Табаков не стал бы петь на Донбассе, не испытывает крымнаш-эйфории и питает уважение к гражданской позиции украинцев. Но дураков, над которыми он иронизирует в России, хватает и в Украине, рассказывает НВ Обломов В середине июля российский музыкант Вася Обломов, несколько лет назад прославившийся песней Еду в Магадан, выстрелил в Рунете с новым творением – музыкальным ответом на скандал вокруг Олега Табакова, назвавшего украинцев "убогими". Обломов опубликовал видеоролик к песне Так говорил Табаков, в которой троллит и Табакова, и тех, кто троллит Табакова. "В этой братской войне и в этом фашизме виноват Олег Табаков", - поет Обломов, добавляя, что малайзийский Боинг сбил тоже он, "лицемер и Иуда, голос мультяшных котов".

У вас же до сих пор по улицам ходят люди, которые голосовали за Януковича, и у кого-то, наверняка, точно так же над кроватью ковер висит. Другое дело, что надо иметь смелость признавать ошибки и не бояться смеяться над собой

Лидер группы Чебоза – автор сатирических песен о российских реалиях, социально-политических настроениях в России, чиновниках и политиках. В 2011-м совместно с лидером группы Ленинград Сергеем Шнуровым и российским рэппером Noize MC Обломов записывает песню Правда, высмеивающую народные вкусы. Ее припев звучит как "Любит наш народ всякое говно".

Затем он был участником митинга за честные выборы на проспекте Сахарова в Москве, в 2012-м совместно с Ксенией Собчак и Леонидом Парфеновым записал песню-обращение к премьеру России Пока, Медвед! Также в его репертуаре – рэп-молебен об аресте активисток движения Pussy Riot за акцию Богородица, Путина прогони, трэк ВВП – обращение к президенту Путину.

В 2013-м Обломов участвовал в известном видео-проекте Михаила Ефремова Господин Хороший, продолжении Гражданина поэта.

Есть у Обломова и сатирические песни об украинских политиках, например, "гоголевский рэп" о Тимошенко, написанный после того, как ее признали виновной по делу о газе, а также песня Своих не бросаем – о бегстве Виктора Януковича после Евромайдана.

В интервью Обломов оказался чуть более сдержанным, чем в песнях. Мы расспрашивали его о россиянах и украинцах, Путине и Януковиче и эйфории "крымнаш".

— Ваши песни – о злободневном. Современная Россия, выборы, политика, Кремль, преследования властями инакомыслящих… Почему именно об этом? Как рождаются ваши песни?

— Я пишу о самом разном. Темы песен подсказывает жизнь за исключением тех случаев, когда я писал еженедельные музыкальные номера для Господина Хорошего. В тех случаях я отталкивался от информационного повода.

— Реагируют ли как-то на ваше творчество российские власти, чиновники? Отвечают ли на ваши "послания"?

— Я сочиняю песни, снимаю на них клипы, играю концерты и не посылаю никому никаких посланий. Те редкие чиновники и представители власти, которых я иногда встречал на своих концертах, реагировали на песни в рамках устоявшегося регламента: на грустных песнях – грустили, на веселых – смеялись, а между – хлопали. Конечно, какие-то недоумки в интернете в комментариях к моим клипам пишут гадости, но в интернете вообще много гадостей пишут по любому поводу. Раньше, ведь, писали на стенах в подъездах, а сейчас в интернете.

— А дружите ли вы с кем-то из чиновников, представителей власти?

Нет.

— Ваша песня Так говорил Табаков – понятно, что это ирония и реакция на высказывания Олега Табакова. Но кто, по-вашему, на самом деле виноват во всем этом? В войне, в катастрофе с Боингом..?

— Я думаю, что международная комиссия по расследованию этой чудовищной катастрофы наверняка сможет ответить на поставленный вопрос более компетентно, чем российский музыкант Вася Обломов.

— Была ли, кстати, какая-то реакция на эту песню от Табакова?

— Не знаю, мне он не звонил и ничего через общих знакомых не передавал.

— У вас есть песни, посвященные лично Путину. Например, Поезд верности, где вы желаете ему прокатиться в плацкарте обычного российского поезда и увидеть, "в каком он едет говне". Как вы думаете, понимает ли Путин, "в каком он едет говне" вот сейчас?

— Вы удивитесь, но у меня вообще нет песен, посвященных лично Путину. Песня Поезд верности была написана для проекта Господин Хороший, где, как я уже сказал, при написании музыкального номера мы отталкивались от конкретной новости. В данном случае новость состояла в том, что глава РЖД полчаса побыл в отставке, а песня, написанная по этому поводу, заодно рассказывает о состоянии Российских Железных Дорог. Про восприятие Путина окружающей его действительности мне ничего не известно.

— Как вообще вы лично относитесь к президенту Владимиру Путину? Входите ли вы в те 86%, которые всегда и во всем поддерживают президента?

— Если послушать мои песни или бегло почитать про меня в интернете, то нетрудно догадаться, что я ни разу не голосовал за нынешнего президента и не вхожу в группу его доверенных лиц.

— Как вы думаете, что для Путина – Украина?

— Я искренне не понимаю, почему вы спрашиваете об этом у меня. Могу лишь посоветовать попробовать позвонить его пресс-секретарю Пескову. Он у нас часто объясняет народу, что именно имел в виду президент. Может быть, он знает, что для Путина Украина. Я точно не в курсе.

— У вас есть песни, кстати, и об украинском беглом президенте – Викторе Януковиче. Собственно, о его побеге в Ростов, откуда вы родом. Что вы думаете о бывшем украинском президенте?

— Уверяю вас, что нет никакой связи между местом моего рождения и тем, что якобы туда к своим каким-то друзьям убежал ваш президент.

Честно говоря, я не понимаю, как вы вообще его выбрали и как он мог быть вашим президентом. Вот неужели из всех жителей Украины у вас не было более достойного кандидата? Чтоб без судимости и не такой нелепый.

— Думаю, его выбирали по схеме, похожей на ту, которая работает на выборах в РФ – когда выборы происходят без выбора. Вы, кстати, ходите голосовать? Видите в этом смысл?

— Ну, Ющенко, насколько я помню, будучи вашим действующим президентом, набрал на выборах 2%, и покинул свой кабинет не ногами вперед. Получается, выборы были не такими, как наши. Что до голосования, то я считаю, что глупо не ходить на выборы, а потом жаловаться, что за тебя все решили.

— Что вы думаете о вводимых Кремлем запретах и ограничениях – так называемых ответных санкциях, запрете продуктов, угрозах закрыть то Facebook, то Википедию? Почему в XXI веке в такой огромной стране как Россия, которая уже четверть века как попрощалась с эпохой совковых запретов, где живет масса разумных людей, такое сегодня возможно?

— Жизнь показывает, что сейчас, к сожалению, возможно все. Глупых доверчивых людей во все времена было больше. Отсюда и проистекают все беды. Увы. Радости по этому поводу я не испытываю.

— "Любит наш народ всякое говно" – эта песня как раз о менталитете, о привычках людей. Вы действительно такого невысокого мнения о соотечественниках? Что формирует тот менталитет, о котором вы поете?

— Этот менталитет на самом деле наш с вами общий. Ошибочно думать, что россияне – все идиоты в лаптях с иконами, а в Украине все сейчас в совершенстве говорят по-английски, сортируют мусор и цитируют по памяти Гоббса. Я вообще не делю людей по цвету паспорта. Конечно, народ Украины в последнее время активно участвует в жизни своей страны и выборе пути ее исторического развития.

Активная гражданская позиция не может не вызывать моего глубокого уважения, но ведь жители нынешнего Крыма, радующиеся внезапному возвращению в Россию – это же ваши вчерашние сограждане. У вас же до сих пор по улицам ходят люди, которые голосовали за Януковича, и у кого-то, наверняка, точно так же над кроватью ковер висит. Другое дело, что надо иметь смелость признавать и исправлять ошибки, развиваться и не бояться смеяться над собой. Самоирония – это признак нормального человека. Чтобы не быть глупым и внушаемым дурачком, надо учиться и читать книги. Банально, но других рецептов пока нет.

— Есть ли тогда, по-вашему, вообще отличия между россиянами и украинцами?

— Сейчас между нашими странами сложилась такая непростая ситуация, что если мы в этом разговоре начнем искать различия, то просто сыграем на руку тем мерзавцам, которые решили натравить друг на друга наши народы. Мне это все не нравится, и принимать участие в этом я не стану. Я уже сказал, что не делю людей по национальному признаку. Идиоты не имеют ярко выраженной национальности, а не люблю я именно их.

— Вы бы выступили в украинском Донбассе? В Крыму?

— Нет. Я не вижу смысла ехать с концертом в зону военных действий. Когда поют пушки – музы обычно молчат.

— В Крыму сейчас нет военных действий. Все равно не поехали бы? Вы вообще разделяете эйфорию "крымнаш"?

— Бытовую дискуссию на тему, чей Крым, я считаю по сути глупой ввиду того, что меня, как и почти всех людей в нашей стране, никто об этом изначально не спрашивал. Нас сразу поставили перед случившимся фактом.

Другое дело, если бы у народа России спросили – типа, ну, что, давайте качественно присоединим полуостров, подтянем военных, сделаем жителей Крыма гражданами РФ, но для вас могут быть вот такие последствия, а народ бы от души по этому вопросу проголосовал – это было бы понятно. В данной же ситуации никто даже из радующихся россиян никакого влияния на решение о присоединении не оказывал. Все просто посмотрели это по телевизору. Эйфории от произошедшего у меня нет.

— С кем из украинских артистов вы хотели бы спеть? Может, планируется какой-то совместный проект?

— Не знаю. Поживем – увидим.

Источник

"Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: папа, че там у хохлов? – У хохлов все плохо! – Папа, где твоя нога? Где ты был все лето? – Был я в отпуске, сынок, отравился где-то. – Пап, а как же пол-лица? Ты же весь в ожогах! – Рот закрой, смотри ТВ. У хохлов все плохо!"

Российский музыкант и певец Василий К., лидер группы "Василий К. и интеллигенты", родился в 1969 году в Мурманске в семье главного режиссера областного драмтеатра, начинал карьеру на одной сцене с Борисом Гребенщиковым, в конце 90-х уехал в Швецию, жил в квартале мигрантов, был разнорабочим, играл музыку в переходах, создал несколько альбомов совместно с шведскими музыкантами из группы Kürten, вернулся в Россию и продолжает заниматься музыкой на родине, выступая с концертами в Москве, Петербурге и российской глубинке. На днях в интернете появилась и мгновенно стала популярной видеозапись с одного из концертов Василия К., на котором он исполнил ироничную песню "Папа, чё там у хохлов?", высмеивающую российскую пропаганду.

​В интервью Радио Свобода Василий К. рассказал, как реагируют на эту песню слушатели на его концертах, о поселке Териберка как о символе родины, об отношении к аннексии Крыма и "черным спискам" музыкантов, о мигрантах в Европе и об ощущениях от своих армейских сослуживцев, возвращавшихся с войны в Афганистане.

– Василий, откуда взялась эта песня?

– Я этот текст нашел в интернете. Я сначала думал, это Слава Рабинович написал, но, по-моему, нет, то есть я спрашивал людей, никто не ответил, никто не знает. Я это делал и раньше: просто находил тексты в интернете, клал их на аккорды и пел на концертах, если мне казалось, что они хорошо резонируют с текущим днем, так сказать. То же самое было и с этой песней. Я нашел текст, он показался мне удивительно точным, талантливо точным, я его приделал к минимальному количеству аккордов, и получилась песенка. Что в ней резонирует? В марте прошлого года я заехал поиграть в Севастополь, где я вырос отчасти, частично я рос в Мурманске, частично – в Севастополе. И там я впервые обратил внимание на то, что медийное пространство города работало по образцу, который я раньше видел только в каких-то исторических фильмах. Я испугался, мне стало страшно. Я почувствовал, что происходит что-то плохое. И тогда я понял, что это знакомая с детства, из литературы, из рассказов других людей работа пропагандистской машины. Потом я заметил то же самое в России. То, что делают большие медиа, – это подстройка общественного мнения под то, что нужно власти. Я думаю, что так не стоит делать.

– Какова обычно реакция зала на эту песню?

– Очень разная. Самая крайняя. Люди подходят, говорят спасибо. А на одном фестивале не так давно, под Москвой, вышел к сцене человек, причем тоже музыкант, я не буду называть его фамилию, это рок-музыкант, и начал ругаться нецензурными словами, кричать "Предатель!", бросать мусор, плеваться. Это было странно. Это был первый и пока единственный случай такой прямой конфронтации, который эта песня вызвала. Но я вижу, что люди реагируют, то есть она заставляет людей сказать – "опа!" – и обернуться.

– Вы часто выступаете с концертами в российской глубинке, какая реакция на эту песню там? Пресловутые 86%, поддерживающие во всем власть, это миф или реальность, по вашим ощущениям?

– Я бы сказал да, по моему опыту, настроения вне Москвы или Питера более консервативные. Там больше преобладают такие мысли, что действительно, да, Америка во всем виновата, окружила нас врагами, она наш главный враг и несмотря на то, что те люди, которые сейчас у власти в России, имеют кучу грехов, в этом они правы. Эта точка зрения довольно распространенная. И даже среди моих друзей, среди дорогих мне людей, в Мурманске, например, где я был недавно, где я вырос, где все родное, – эти друзья, их позиция, скорее такова. Но пока что я ни с кем не поссорился. Я договорился с ними, сказал, давайте не будем об этом говорить, и все согласились. Я думаю, многим сейчас пришлось через это пройти.

– Что вы думаете о взаимных ограничениях на выступления музыкантов в России, на Украине, в Европе, кому-то не дают выступать здесь, кого-то вносят в "черные списки" там?

– Мне это не нравится, меня это слегка задело даже, краешком. Был концерт в Киеве, мы должны были там играть дуэтом, в марте прошлого года, сразу после Севастополя. Я должен был заехать в Киев "снизу", а гитарист мой, Мишка, должен был заехать "сверху", и его украинцы не пустили. И я слышал про многие случаи, когда людей просто не пускали, музыкантов, которые ехали из России в Украину. Я далек от такой картины, что Россия нынче – это империя зла. Абсолютно нет. У меня полно дорогих мне людей, кто-то работает в милиции, кто-то сидит в тюрьме, кто-то – интеллигенция, богема. И они хорошие! Хорошие, хорошие, хорошие, и их много. Поэтому я не могу считать Россию абсолютным злом, я также вижу, что украинское государство, если мы говорим о государстве, а не о народе, ведет себя, ну, глупо. Я был в Севастополе, когда там началась украинизация, и это ощущалось очень дискомфортно. И потом, когда я ездил в Украину, я думал: что же общего у этого культурного бэкграунда, который я вижу у людей, и у того культурного бэкграунда, который заявлен как аутентично украинский? Да вообще ничего или, по крайней мере, немногое. А потом эти мои мысли начали претворяться в реальности вот этим кошмарным способом, и тогда я очень о многом подумал по-новому и передумал.

– Несмотря на этот дискомфорт от украинизации, как я понял из ваших записей в фейсбуке, аннексию Крыма Россией, за несколько дней до начала которой вы там выступали, вы не поддерживаете?

– Нет, не поддерживаю. Хотя население Крыма и особенно Севастополя – с этим не поспоришь, если уж как-то это называть, если давать какой-то национальный ярлык этому сознанию – оно русское. Но это было сделано таким способом, что так просто нельзя делать. Если метафорически отождествлять государство с человеком, то человек, который ведет себя так, это человек нечестный, человек лживый, который нарушает свои обещания.

– Сейчас много появляется свидетельств массовой отправки российских солдат не только на Украину, но и в Сирию. Вы служили в армии как раз во время Афганской войны, какие у вас остались воспоминания о сослуживцах, которые возвращались из Афганистана, из Египта, из той же Сирии, куда они были посланы советским командованием?

– Я слышу от людей: "Россия – очень мирная страна. Мы никогда ни на кого не нападали". Может быть и так, но российские военные постоянно где-то в других местах мира. И в таком случае не стоит обвинять другие страны в том, что они делают что-то похожее. Меня самого в армию забрали в 1987 году, когда все [в Афганистане] уже более-менее заканчивалось. Я не помню, чтобы я мог сформулировать для себя или кто-то мог сформулировать для меня, почему это плохо. Я начал увлекаться политикой довольно поздно, а тогда я чувствовал что-то тревожное, что парни, которые приходили оттуда, что-то с ними не так. Они плохо "входили" обратно, каждый из них. Хотя многие из них были прекрасные ребята, ну и было такое "пацанское" уважение, "о, на войне побывал" – но это на фоне того, что все это ощущалось очень неправильным.

– Еще одна тема, которая сейчас широко обсуждается, это кризис с мигрантами в Европе. В конце 90-х – начале нулевых вы жили в Швеции, в Лунде, в квартале, населенном преимущественно мигрантами с юга, да и сами вы были фактически мигрантом. Какую реакцию у вас сейчас вызывают сообщения о происходящем в Европе, фотографии брошенного ими мусора, слова о том, что Европа погибнет от "орд варваров" и так далее?

– Когда я приехал в Швецию и сказал: "Шведы, пожалуйста, возьмите меня к себе жить", шведы сказали: "Вася, заходи. Нá тебе это, и вот это, и еще это". Я обалдел, честно говоря, потому что я привык к тому, что государство как институция обращается с людьми по-другому. Ко мне очень хорошо отнеслись. Языковые курсы, адаптация, обучение, разные программы. Когда я там работал на всяких "черных" работах, никто никогда ни словом, ни взглядом не обозначил, что меня считают кем-то, находящимся на более низкой ступени в иерархии общества. Это было очень круто. И я начал думать: за этим должна стоять система ценностей. И это оказалось то, что сейчас в России очень многие презрительно называют "европейскими ценностями".

Конечно, если мы говорим об уменьшении инфернальности в обществе, есть такой термин в романе [Ивана] Ефремова "Час быка", то есть о преступности, недоверии, всем, что мы считаем плохим, – то скандинавские страны справились с редуцированием всего этого лучше всех. На них надо смотреть и учиться. Я постоянно слышу, мол, вот, эти валят, сейчас все, конец Западу, конец Швеции, Норвегии, все утонет, пузыри пойдут со дна Балтийского моря. Приезжая в Швецию, я вижу, что все хорошо. Конечно, бывают "терки", всякие конфликты, в том числе с этнической окраской, бывает, что молодые мигранты второго поколения бузят. Но нет обществ, и я не думаю, что когда-то такие общества будут, где нет трений. Надо к этому относиться как к пути прогресса, что ли. Поэтому несмотря на то, что сейчас говорят о мигрантах, я думаю, Европа справится. Все мои приятели-шведы абсолютно в этом единодушны, а приятели мои там в большинстве своем – это интеллигенция, она на Западе часто левая, это такие левые центристы, скажем так. Они единодушны в том, что "приходите к нам мигранты, если вам плохо, живите, у нас тут много всего, пожалуйста, приезжайте и живите".

– У вас есть альбом под названием "Териберка" и клип на одноименную песню, который там снимался. Это было еще до фильма Звягинцева, после которого о Териберке узнал весь мир? О чем эта песня?

– Я там был за несколько месяцев до того, как узнал, что будет такой фильм и что он снимался в Териберке. Тогда я еще понятия не имел о "Левиафане", но когда он вышел, я, конечно, порадовался, потому что красота там какая-то неописуемая. То, что ее показали миру даже в таком жестком контексте, в повествовании, которое рассказывает о бедах человеческих, бедах невиновных людей, все равно хорошо, что люди это увидели. Я туда и недавно приезжал, местные люди рассказывают, что стало больше туристов, с Запада люди едут, потому что они видели "Левиафан" и хотят посмотреть на эти места. На Кольском полуострове, как ни странно, довольно мало мест, куда можно подъехать, потому что это либо недоступно, либо ограждено, это ЗАТО (закрытое административно-территориальное образование. – РС). Запретные зоны, просто не пускают людей. А от Мурманска до Териберки – два часа на машине, поэтому это место, куда проще всего поехать за красотой побережья Баренцева моря. Да, расцвет этого поселка был в 50-е годы, там жило тысяч 12, сейчас осталось около тысячи. Но у меня личная история, связанная с осознанием своей связи с родной землей, там, на берегу, на этом пляже, который виден в фильме, где героиню находят мертвой, я ощутил эту связь с природой, ощутил, что я маленькая песчинка, маленькая часть всего этого, но, тем не менее, часть, поэтому могу быть счастлив. Было такое "хиповое" переживание, скажем так. Я рекомендую каждому туда поехать. Там здорово, там даже искупаться можно. Вода 8 градусов, но это очень освежает, рекомендую.

Что может человек сказать о поселке Териберка, глядя на него? Все уехали, всё развалилось, одни алкаши остались, какие-то окна облезлые. Это можно воспринять как символ человеческой безалаберности, неумения что-то делать, как что-то плохое. А я, когда на все это смотрю, понимаю: да, действительно жалко, что здесь не живут люди, что у них не все так красиво, что люди уезжают, а те, кто живут здесь, наверное, недовольны – хотя те, с кем я там говорил, они не жаловались или жаловались не больше, чем жители Мурманска, – но для меня эта картинка говорила что-то большее о взаимоотношениях человека и природы. Ну, пришли люди, понастроили и ушли. Что-то не так у людей пошло, и они ушли в другое место. Это не трагедия даже, это просто спокойный ход жизни. И вот этот ветер постоянный, эта температура, воздух, это море, великолепное освещение, все эти оттенки зеленого и серого, они медленно съедают все, что человек построил. Там это особенно видно. Стоишь, смотришь и думаешь о своем месте в мире.

– В одном из своих постов в фейсбуке людей, которые сейчас у власти в России, вы называете нецензурным словом, означающим недалекость в сочетании с глупостью и упорством. Вы и правда считаете, что они настолько глупы и не думают о том, куда ведет то, что они делают?

Люди у власти делают попытки сохранить целостность того, что, как они считают, должно быть сохранено, архаическими способами

– (Смеется.) О, какой вопрос. И что мне после этого будет? Ничего? Ну, хорошо. Я не помню, что я там написал, наверное, был зол. Ругать правительство – вещь популярная. Я не думаю, что они глупы. Есть эволюция, есть социальный прогресс, это очевидно, куда движется вселенная и куда движется общество. А люди, которые у власти, делают попытки сохранить целостность того, что, как они считают, должно быть сохранено, архаическими способами. Они, может быть, были когда-то прогрессивными, но сейчас они просто заставляют людей страдать. Их действия ведут к тому, что происходит на Украине, например. Это не только вина России, я считаю, но это сыграло свою роль. Я бы хотел, чтобы с нами было как-то по-другому. 90-е были бардачные, и во многом по-страшному бардачные, но была надежда – что мы будем социализироваться как-то, учиться договариваться друг с другом, например, как шведы сделали. Но мы пошли в какую-то другую сторону, где просто говорят: "Тыдыц, будет так, и все". А я не хочу. Я слишком много видел или слишком много думал, чтобы это принимать. Я не хочу ни с кем драться и даже ругаться ни с кем не хочу. Я хочу играть музыку, чтобы люди радовались, вот и все.

Источник