Ссылка: www.colta.ru

Ссылка: www.gazeta.ru

Ссылка: annashaman.com

Ссылка: www.svoboda.org

Музыканты предложили послушать пластинку, посмотрев на солнце

Это не метафора и не фигура речи: новую работу поклонники могли оценить еще за неделю до выхода. Для этого им нужно было скачать специальное приложение в интернете и навести смартфон или планшет на солнце. Обложку артисты тоже хотели сделать «интерактивной» - коллажом из фотографий поклонников на фоне этого самого солнца, но в итоге изобразили сквозь его свет улицу, детскую коляску, лавочку и машину.

Предыдущая пластинка «Юла» была выпущена в 2011 году и получилась какой-то совсем неземной, при этом не воздушной, а достаточно тяжелой, перенасыщенный различными звуковыми элементами, игрой слов и прочими творческими приемами, что, впрочем, сделало ее особенно привлекательной для любителей неоавангардистской эстетики. После этого в звукозаписывающей деятельности группы воцарилась долгая пауза, хотя коллектив активно гастролировал и не бросал преданных поклонников, устраивая на каждом очередном концерте новую, не похожую на предыдущую феерию.

Олег Гаркуша в интервью «МК» признавался, что даже композиции они на каждом выступлении играют по-разному — одну и ту же могут исполнять и три минуты, и десять. За такое «непостоянство» и экспрессию слушатели всегда любили «АукцЫон», становясь соучастниками почти магического музыкально-театрального действа, причем, неважно, проходит ли оно в зале-тысячнике или в небольшом, камерном клубе, напоминая, скорее, безумный “квартирник». Параллельно (пока не выходили новые пластинки) лидер команды Леонид Федоров продолжал радовать любителей «вкусной» музыки своей акустической программой с контрабасистом Владимиром Волковым, а в 2014 вышел фильм «Еще» Дмитрия Лавриненко, в котором зритель погружается не только в историю группы, но и попадает за кулисы, домой к ее участникам, в студии, где музыканты создавали свои творения. В общем — эстетической пищи было предостаточно. Однако все ждали выхода альбома и не напрасно — свежую работу «На солнце» некоторые даже назвали лучшей в дискографии команды, хотя здесь есть почва для дискуссии.

Пластинка была записана в рекордные сроки — основной пласт материала был зафиксирован за пять дней, а остальные три дня участники коллектива наращивали на свой музыкальный «скелет» «мясо» придумок, эффектов и концептуальных решений. Восемь дней двенадцатичасовой работы — и в итоге были созданы восемь новых песен, все на слова Дмитрия Озерского. Одна даже была составлена из текстов нескольких его произведений. Композиции «Мир тает», «На солнце», «И день и ночь» получились развернутыми эпическо-музыкальными полотнами, не то мантрами, не то песнями-притчами. В каждом произведении упор сделан, кажется, на лирическую составляющую, навевающую одновременно воспоминания о поэзии Обэриутов и «Алисе в стране чудес», как если бы ее переложили в стихотворную форму. В нотной партитуре сплетаются аккуратные, почти барочные звуки струнных, «благородные» духовые, рок-н-ролльные гитарные рифы, причудливая, но осторожно вкрапленная в музыкальное полотно перкуссия.

Если заниматься музыковедением и описывать элементы присутствующих здесь направлений, в композициях можно найти и рок, и блюз, и джаз, и экспериментальные инструментальные пассажи. Однако, как ни странно, стилистически альбом получился гораздо более структурированным, чем предыдущий. И если «Юла» - это сладкий звуковой хаос, в который ныряешь с головой и не знаешь, куда он вынесет тебя в следующем треке, то пластинка «На солнце» кажется гораздо более сдержанной и выверенной, на ней можно услышать совсем другой «АукцЫон». Может быть, потому, что в этот раз в записи не принимал участие непредсказуемый Олег Гаркуша, чьей легкой «безуминки» кому-то может не хватить в этой записи.

Наталья Малахова

Источник

О. Бычкова ― 14 часов 6 минут. У микрофона Ольга Бычкова. Добрый день! Мне сегодня, конечно, несказанно повезло, я сегодня здесь вместо Ксении Лариной. И такая, в общем, везуха, потому что в «Дифирамбе» у нас сегодня… Зрители Сетевизора видят кто, а слушателям радио я скажу, что это Андрей Макаревич, друзья. Вот так вот.

А. Макаревич ― Всем привет!

О. Бычкова ― Привет и вам, здравствуйте. У нас тут уже лежит диск, у нашего звукорежиссёра Светланы Ростовцевой, с которым пришёл наш гость. И у нас там уже намечены некоторые треки, цифры и номера, и некоторые планы у нас есть. Потому что то, что вы сегодня услышите, — это же абсолютно новый диск, новые песни, никто их не слышал никогда в жизни.

А. Макаревич ― Если быть абсолютно честным, то три из этих десяти песен мы вывесили в Интернет года два назад. Мы их записывали предварительно и как-то потом сделали перерыв в работе над пластинкой. Ещё две песни там — это очень старые и совершенно забытые песни: одна моя сольная, а одна, которую «Машина» когда-то пыталась записать, но мы их не играли никогда. Так что эти песни получили, в общем, второе рождение. И пять были написаны совсем недавно. О. Бычкова ― Это новая пластинка, которая вышла только что, в мае, 6 мая, называется «Вы».

А. Макаревич ― Точно, называется «Вы».

О. Бычкова ― Почему не «Ты»?

А. Макаревич ― Потому что я думаю, что у нас больше одного слушателя.

О. Бычкова ― И там действительно фотографии, портреты живых людей, селфи.

А. Макаревич ― Да, мы организовали сбор в Интернете селфи. Оказалось это делом довольно хлопотным, потому что, чтобы всё было дальше хорошо, к каждой фотографии нужно было ещё получить разрешение, что этот человек не против того, чтобы его фотография была на обложке, а то, не дай бог, какой-нибудь негодяй возьмёт и подаст потом в суд.

О. Бычкова ― Сам же сфотографируется — и сам же подаст.

А. Макаревич ― Конечно. Все формальности были соблюдены. И я так понимаю…

О. Бычкова ― Мне кажется, что у вас немножко всё-таки больше поклонников, чем поместилось на обложке.

А. Макаревич ― Дело в том, что мы очень торопились.

О. Бычкова ― На совсем «чуть-чуть» больше.

А. Макаревич ― Мы быстро писали и очень быстро делали обложку, потому что «Русский пионер» — журнал, с которым я сотрудничаю уже несколько лет — предложил вложить пластинку в майский номер. И я подумал, что это будет очень здорово: у нас и день рождения в мае, нам 47 лет, и вообще журнал хороший. И просто был дедлайн, и надо было успеть к выходу журнала. Поэтому то, что мы за несколько дней собрали, фотографии — мы из них обложку и сделали.

О. Бычкова ― Но на качестве музыки это точно не отразилось?

А. Макаревич ― Получился казус, потому что в пластинке, которая в журнале, всё равно две песни местами перепутаны. Ну, я думаю, что это не смертельно. А та, которая есть в iTunes, и та, которая выйдет как CD, и потом, я думаю, к осени выйдет на виниле, — там уже всё будет окончательно правильно.

О. Бычкова ― На виниле будет выходить?

А. Макаревич ― Будет, будет обязательно.

О. Бычкова ― А вы давно не выходили на виниле? Я как-то не думала об этом, честно говоря.

А. Макаревич ― Сейчас я вам скажу. Восемь лет назад у нас была пластинка «Time Machine», которую мы на «Abbey Road» писали. Потом были две пластинки на виниле с «Оркестром креольского танго»: это «Штандер» и… Господи, как же называлась последняя? Я уже и не помню. «Вино и слёзы». И теперь эта — четвёртая получится.

О. Бычкова ― То есть вы в теме, конечно, в процессе.

А. Макаревич ― В общем, уже коллекция, да.

О. Бычкова ― А чем на виниле лучше, чем не на виниле?

А. Макаревич ― Примерно тем же, чем письмо, написанное от руки, лучше SMS.

О. Бычкова ― А фотография, сделанная фотоаппаратом, лучше, чем телефоном.

А. Макаревич ― Значительно. И я это могу объяснить с точки зрения физики. И здесь, кстати, разница одинаковая. Как пиксели в изображении (это такие точечки, из которых сделана фотография электронная), точно так же звук, записанный не на плёнке, скажем, а в компьютере, он всё равно ступенчатый, он маленькими ступеньками. Когда ты пишешь на плёнке, то это плавные синусоиды. И эта мягкость звука, к сожалению, уникальна. Этого можно только на виниле добиться. А. Макаревич: Когда ты пишешь на плёнке, то это плавные синусоиды. И эта мягкость звука уникальнаQ Твитнуть

О. Бычкова ― И прямо можно это услышать?

А. Макаревич ― Это можно услышать. Имеющий уши это слышит великолепно.

О. Бычкова ― Да? То есть, если вам дать послушать и не рассказывать…

А. Макаревич ― Вы себе не представляете, насколько это небо и земля.

О. Бычкова ― Интересно. Да, интересно. А почему Светлана Ростовцева ухмыляется?

С. Ростовцева ― Так на самом деле.

О. Бычкова ― Да, наш звукорежиссёр согласна тоже с нами. Давай ты поработаешь лучше и поставишь нам трек № 1, который называется «Миром правит любовь», прямо с этого диска.

ПЕСНЯ «МИРОМ ПРАВИТ ЛЮБОВЬ»

Мир состоит из очень простых вещей. Миру свойственна жизнь, миром правит любовь. Мир состоит из очень простых вещей. Я повторяю вновь, мы повторяем вновь и вновь, что Мир состоит из очень простых вещей.

Золото падает вниз — оно тяжелей, чем жесть и картон. Золото падает вниз — оно неподвластно капризам времён. Пена всплывает вверх, пена не тонет и сразу видна. Пена всплывает вверх, но состоит в основном из говна.

А мир состоит из очень простых вещей. Миру свойственна жизнь, миром правит любовь. Мир состоит из очень простых вещей. Я повторяю вновь, мы повторяем вновь и вновь, что Мир состоит из очень простых вещей.

Граблями меряем пройденный путь, в цирке от клоунов не продохнуть. Воры у воров украли страну — проснётся ли кто-нибудь? Увидев стену, давим на газ, время уже не отпустит нас. Но снова весна и всё, будто в первый раз.

Мир состоит из очень простых вещей. Миру свойственна жизнь, миром правит любовь. Мир состоит из очень простых вещей. Я повторяю вновь, мы повторяем вновь и вновь, что Мир состоит из очень простых вещей.

О. Бычкова ― Вот. Послушали мы новую песню с нового диска «Машины времени», который называется «Вы». Знаете, о чём я подумала? «Машина» звучит похоже на себя саму — так, как она звучала в предыдущие десятилетия. Ну, похоже. Вы специально так делаете?

А. Макаревич ― Нет, это само собой получается.

О. Бычкова ― Нет, вопрос в другом. Вот в «Оркестре креольского танго» вы явно экспериментируете с разными звуками, а в «Машине» — как будто бы специально нет.

А. Макаревич ― Не со звуками. В «Оркестре креольского танго» просто другая музыкальная стилистика — там такой свинг весьма традиционный и джазовые музыканты, которые играют весьма в традиции тоже. В «Машине» у нас были пластинки…

О. Бычкова ― Но они там так разнообразны, тем не менее.

А. Макаревич ― А потому что это такое весьма разнообразное направление, скажем так. В «Машине» у нас были годы, когда мы пытались экспериментировать, может быть, гнались за какими-то модными открытиями, которые появлялись. Но это было всё давно. Сейчас — не знаю. Мы практически не спорили, когда писали этот альбом (хотя это редкое явление). Есть песня, есть её настроение, есть слова, есть мелодия — и совершенно понятно, как её играть. В общем, мы ничего не изобретали, скажем так. А. Макаревич: В «Машине» у нас были годы, когда мы пытались экспериментироватьQ Твитнуть

О. Бычкова ― Всё ваше там, да?

А. Макаревич ― Нет. Две песни, даже три — написал музыку Саша Кутиков. А слова мои везде.

О. Бычкова ― Предыдущий альбом был в 2009 году?

А. Макаревич ― Я уже и не помню.

О. Бычкова ― Я вот вам говорю, что в 2009 году.

А. Макаревич ― Да? Верю. У меня нет оснований вам не доверять.

О. Бычкова ― И назывался он «Машины не парковать».

А. Макаревич ― Да, было такое дело.

О. Бычкова ― Что произошло с 2009-го по 2016-й? Много разных событий внутри «Машины времени»: ушёл Маргулис…

А. Макаревич ― Если говорить о каких-то глобальных событиях, то — да, Маргулис. Вместо Маргулиса пришёл замечательный гитарист Игорь Хомич, который, по-моему, изумительно вписался в нашу стилистику, в нашу музыку, и мы на него не нарадуемся. Надеюсь, что он на нас тоже. Женя занимается своими сольными делами, сольным проектом, телепрограммой теперь ещё. А. Макаревич: Вместо Маргулиса пришёл замечательный гитарист Игорь ХомичQ Твитнуть

О. Бычкова ― Вам жалко, что он ушёл?

А. Макаревич ― Нет, мне совсем не жалко.

О. Бычкова ― А ему жалко?

А. Макаревич ― А откуда же я знаю?

О. Бычкова ― А вы не спрашивали?

А. Макаревич ― Нет. «Женя, тебе не жалко, что ты ушёл?» Ну зачем я буду спрашивать?

О. Бычкова ― Ну, не знаю.

А. Макаревич ― Большие мальчики все.

О. Бычкова ― Просто об этом много говорили, и было много спекуляций. И вы знаете, безусловно, что было много объяснений того, почему он ушёл.

А. Макаревич ― Я вам хочу сказать, что впервые у нас такая… У нас же время от времени менялись музыканты, и всегда это вызывало какие-то обсуждения бурные. И вот впервые… Игорь Хомич вышел на сцену (это было два года назад, насколько я помню), и я следил за Интернетом: ни одного отрицательного отзыва о нём я не видел. Это просто меня самого поразило, потому что фаны привязываются к музыкантам, хотят, чтобы было, как вчера.

О. Бычкова ― Да, не хотят ничего нового и незнакомого.

А. Макаревич ― Вот этого не было. А потом, какие события? Мы много гастролировали…

О. Бычкова ― Нет, подождите, вы не уходите от вопроса про Маргулиса, потому что говорили разное: что это произошло не только потому, что он решил заниматься собственными делами и собственной музыкой… Ну, Кутиков тоже всё время этим занимается у вас, как я понимаю.

А. Макаревич ― Да и я занимаюсь.

О. Бычкова ― Да и вы занимаетесь, кстати говоря, да. Но в том числе и потому, что возникли какие-то разногласия, связанные с вашей общественной позицией — вот это всё.

А. Макаревич ― Да ну, перестаньте, ничего подобного. Бред собачий.

О. Бычкова ― Это бред собачий?

А. Макаревич ― Абсолютно. Женя вообще такой человек, что его то, что вы называете общественной позицией, вообще мало колышет.

О. Бычкова ― Люди говорят так.

А. Макаревич ― Люди много чего говорят. У Жени абсолютно блюзовое отношение к жизни — «всё пофиг» (за что мы его и любим). Так что никаких разногласий у нас в группе на эту тему… И разговоров-то на эту тему не было.

О. Бычкова ― Совсем не было никаких разговоров?

А. Макаревич ― Вообще. Во-об-ще.

О. Бычкова ― Мы вас ещё спросим про вашу общественную позицию.

А. Макаревич ― Да пожалуйста. За пределами того, что мы делаем вместе, каждый абсолютно волен вести себя так, как он считает нужным, и говорить то, что он считает нужным. И меня это совершенно не коробит.

О. Бычкова ― Но вы слушаете так ревниво (или не ревниво), что там сделал Маргулис без вас?

А. Макаревич ― Нет, я слушаю, что он сделал в музыке. Он замечательный музыкант. Он, в общем, как и Боря Гребенщиков, поёт всю жизнь одну длинную песню. И эта песня мне нравится: она замечательная, она блюзовая, она гармонически красива и мелодически красива. У него это органично выходит. А. Макаревич: Он, как и Боря Гребенщиков, поёт всю жизнь одну длинную песнюQ Твитнуть

О. Бычкова ― А почему это происходит? И вообще, как это происходит, когда люди выступают вместе, растут как музыканты и как личности вместе, а потом перестают?

А. Макаревич ― А ещё бывает, знаете, живёт-живёт человек, а потом — раз! — и умер. Почему такое происходит?

О. Бычкова ― Это случается практически со всеми.

А. Макаревич ― Ну, увы, да. Я думаю, что просто мир меняется. Люди меняются с каждым днём и с каждой минутой. Кому-то что-то надоело. Кто-то проснулся утром и вдруг себя увидел в новом качестве. Может быть, он ошибся. Может быть — нет. Ну, ему хочется так. Замечательно!

О. Бычкова ― Смена группы похожа на смену жены?

А. Макаревич: Я ―то группу не менял, поэтому мне трудно ответить на этот вопрос.

О. Бычкова ― Я тогда сразу, чтобы не забыть об этом и уже два раза не вставать, ещё про другое вас спрошу. Вот я всегда думаю — выходят музыканты на сцену, а все же им говорят: «Давай «новый поворот», — например, или что-нибудь ещё. Вы как с этим справляетесь?

А. Макаревич ― Очень легко.

О. Бычкова ― Ведь есть же эти песни, которые вы пели за все эти годы по сто миллиардов раз?

А. Макаревич ― Слушайте, человек каждый день приходит в церковь и произносит одну и ту же молитву. Она ему надоела?

О. Бычкова ― Не знаю.

А. Макаревич ― Я думаю, что нет. Мы играем те песни, которые нам не надоедают. Есть огромное количество песен, которые мы написали, но они нам надоели — и мы их не играем. Их гораздо больше. Мы написали песен пятьсот, наверное, а на концерте звучит не больше тридцати. Концерт строится по совершенно понятному алгоритму. На концерт приходит большое количество очень разных людей. Если составить весь концерт из новых песен, то к четвёртой песне зрители просто устанут от обилия новой информации.

О. Бычкова ― Ну да, конечно.

А. Макаревич ― Тем более новую песню лучше послушать на пластинке, где все слова слышны и всё понятно.

О. Бычкова ― Или в Интернете.

А. Макаревич ― Или в Интернете. А потом прийти на концерт и увидеть, насколько она живьём ещё интереснее. Поэтому все группы мира, даже если у них выходит альбом, никогда не играют его на концерте целиком. Rolling Stones играют две-три песни…

О. Бычкова ― Иначе их просто не узнают люди.

А. Макаревич ― Ну, они хотят, чтобы люди устали от другого — от завода, от контакта, от энергетики. А потом играются любимые песни разных лет. Это наши любимые песни в первую очередь, потому что иначе мы хорошо не сыграем, если мы эту песню не любим, например. Это часто совпадает, большей частью это совпадает с желанием большинства тех, кто пришёл.

О. Бычкова ― То есть вас не раздражает, когда вам начинают кричать из зала «давай…»?

А. Макаревич ― Нет, он же от радости кричит. Он же не кричит: «Пошли вон отсюда!» Он хочет услышать свою любимую песню.

О. Бычкова ― И каждый раз, вот сейчас — на этом концерте сегодня, в эту минуту — вы поёте этот «Поворот» в пятимиллионный раз в вашей жизни.

А. Макаревич ― Ну, может быть, чуть меньше, но — да, наверное.

О. Бычкова ― И неужели каждый раз по-разному это может происходить?

А. Макаревич ― Нет, это во многом происходит одинаково. Это песня, которая загадочным образом вызывает необыкновенный позитивный энергетический подъём — и у нас самих, и у тех, кто слушает. И её долголетие (а написана она была в 1979 году) это доказывает. Ну, так получилось.

О. Бычкова ― И автоматизма тоже не происходит?

А. Макаревич ― Нет. Автоматизм на концерте вообще недопустим, потому что энергетика пропадёт тут же. А. Макаревич: Автоматизм на концерте вообще недопустим, потому что энергетика пропадёт тут же Q Твитнуть

О. Бычкова ― Давайте мы ещё что-нибудь послушаем новенькое тогда, в конце концов. Можно, конечно, пойти на поводу и поставить что-нибудь старенькое, но мы сегодня поставим новенькое.

А. Макаревич ― Нет, на радио мы этого делать не будем. Да, давайте.

О. Бычкова ― Песня называется «Однажды».

ПЕСНЯ «ОДНАЖДЫ»

Я зову тебя, А ты не слышишь — вот беда. Ведёт дорога в никуда, И пусть всё ближе…

Друг, любезный мой — ты прав, Уже не надо следовать за мной. Бог даст — и ты услышишь голос за стеной, Хоть он всё тише…

Однажды, когда этот мир обессилит от жажды, И каждый поймёт наконец, в чём он был виноват. Случится друг другу в глаза Посмотреть и проститься, как птицы, Что больше сюда уже не прилетят.

Но что-то заставит звучать еле слышную ноту, И кто-то откроет ворота на солнечный свет. Мы вместе идём — распеваем хорошие песни по Пресне; И в мире нет смерти, и времени нет.

Нет смерти, и времени нет. Нет смерти, и времени нет. Нет смерти, и времени нет. Нет смерти, и времени нет.

О. Бычкова ― Ой, красиво-то как, прямо прекрасно! Вам нравится?

А. Макаревич ― Нравится. Врать не буду.

О. Бычкова ― Хорошо. Это песня «Однажды» с нового диска «Машины времени» под названием «Вы». Нам сейчас надо будет прерваться, к сожалению, на несколько минут на новости и небольшую рекламу.

А. Макаревич ― Мы вернёмся.

О. Бычкова ― Да, мы вернёмся обязательно. Тут вопросов ещё очень много к Андрею Макаревичу. И ещё у нас тут есть некоторые песни в запасе. Да, наверное, всё тогда. Давайте оторвёмся от этого счастья, а потом продолжим. НОВОСТИ О. Бычкова ― Мы продолжаем программу «Дифирамб». У микрофона Ольга Бычкова. А с дифирамбами мы, конечно, обращаемся к Андрею Макаревичу сегодня; и слушаем также музыку с нового диска под названием «Вы», который только что, 6 мая, вышел. А 27 мая вы отмечаете 47 лет «Машине».

А. Макаревич ― Страшное дело.

О. Бычкова ― Страшное дело. Просто даже как-то вот… Ну, как-то понимаешь, конечно, что «Машина» давно существует…

А. Макаревич ― Но не настолько.

О. Бычкова ― Ну да. Цифры, конечно, впечатляют. Отмечать как-то будете специально?

А. Макаревич ― Я думаю, что за столом. Хватит уже юбилейных концертов. Меня от словосочетания «юбилейный концерт» воротит! Я не так давно вдруг понял, что смотришь на афиши — и у всех концерты юбилейные, у всех почему-то какие-то юбилейные. У меня слово «юбилей» с Леонидом Ильичом ассоциируется.

О. Бычкова ― Ну, потому что 47 лет — это не юбилей, если уж совсем честно говорить.

А. Макаревич ― Это не юбилей, да, совершенно верно.

О. Бычкова ― Да, как-то много, какая-то пора, какая-то полоса идёт — год-два, потому что все одновременно…

А. Макаревич ― Больше, гораздо больше. Любовь нашего народа к юбилеям…

О. Бычкова ― То есть вы не будете ничего такого специального?

А. Макаревич ― Нет.

О. Бычкова ― Вы просто сядете…

А. Макаревич ― Сядем и выпьем, как люди. Я так считаю.

О. Бычкова ― Все-все-все причастные? В узком, в широком?

А. Макаревич ― Ну, «Машина» — точно. Мы близких друзей позовём. У нас их не так мало.

О. Бычкова ― У нас тут спрашивают про Маргулиса, который ведёт действительно чудесную программу на телеканале «Че».

А. Макаревич ― Очень хорошая программа, да.

О. Бычкова ― Она такая и музыкальная, и душевная, и человечная. И он сам как-то очень попадает в интонацию, что самое главное, безусловно.

А. Макаревич ― Ну да.

О. Бычкова ― А вас звали уже туда?

А. Макаревич ― Пока — нет. Но я не теряю надежды. Рано или поздно группа кончится. Нет, позовёт, я думаю. Почему нет?

О. Бычкова ― А вам есть о чём разговаривать? Ну, потому что, чтобы разговаривать, нужно чего-то не знать друг о друге.

А. Макаревич ― Во-первых, мы с ним разговаривать можем бесконечно, потому что отношения наши не увяли и не испортились. А потом, всё-таки эта программа — прежде всего музыкальная, а разговор — это такой гарнирчик.

О. Бычкова ― «Идиш Джаз». Вот тут мы в перерыве выяснили, что всё пропустили со Светланой Ростовцевой. Оказывается, там уже две пластинки.

А. Макаревич ― Да, было записано два альбома, они тоже есть в iTunes, как и пластинка «Вы». Я понял, что это настолько бездонный колодец, что можно записать «Идиш Джаз 3», «Идиш Джаз 4» и остаток жизни посвятить вот этому. А это всё-таки не основное моё занятие. Так что я считаю, что мы воздали долг этой культуре, этой истории и этой музыке. Программа эта живая. Когда нас с ней приглашают, мы ездим и по миру, и по городам.

О. Бычкова ― Именно с ней приглашают?

А. Макаревич ― И с ней приглашают.

О. Бычкова ― Часто?

А. Макаревич ― Приглашают и с программой «L.O.V.E», которая вместе с «A’Cappella ExpreSSS» сделана. И вообще у нас открылся наконец клубик джазовый, о чём я мечтал много лет, на Сретенке.

О. Бычкова ― Расскажите.

А. Макаревич ― Сретенка, 11. Он называется «JAM Club». Это маленький клубик, два маленьких зальчика, где мы добились очень живого негромкого звука. В одном зальчике вообще играют без всякого электричества люди. Другой зал более универсален.

О. Бычкова ― А вы тоже там играете?

А. Макаревич ― И я там играю. Сегодня буду играть.

О. Бычкова ― А сколько туда народу помещается?

А. Макаревич ― Один зальчик — 40 человек, другой — 50. Это для джазового клуба… Это абсолютно не для денег история, а это для удовольствия.

О. Бычкова ― А зачем? Зачем человеку, который собирает стадионы на протяжении десятилетий?

А. Макаревич ― Это совершенно другой кайф.

О. Бычкова ― Зачем ему вот то, с чего на самом деле начинают прыщавые подростки с гитарой?

А. Макаревич ― Нет. Во-первых, это джазовый клуб. У нас в Москве и в стране огромное количество молодых замечательных джазовых музыкантов. Вот они туда приходят, они общаются, они играют. Вчера выступала замечательная американская певица. Приезжал из Америки чудесный трубач Головнёв — один из немногих русских музыкантов, который вписался там в десятку ведущих джазовых музыкантов, скажем так. Идёт какая-то жизнь. Мне просто там в кайф находиться, я себя чувствую, как дома.

О. Бычкова ― То есть вам нравится атмосфера?

А. Макаревич ― И атмосфера, и музыка, которая звучит, и люди, которые приходят её слушать, и грузинская кухня, которая у нас очень качественная.

О. Бычкова ― Я поняла только про грузинскую кухню пока что. Ну, 40 человек — это же квартирник. Нет, это даже не квартирник, а это такой междусобойчик.

А. Макаревич ― Поверьте мне, что бо́льшая часть джазовых клубов в мире вот таких размеров. Это совсем отдельный уют.

О. Бычкова ― Я понимаю. Но вы же не просто джазовый музыкант в чистом виде, совсем даже не…

А. Макаревич ― Я не просто джазовый музыкант в чистом виде, но я очень люблю джазовую музыку, и я её стараюсь постичь и играть.

О. Бычкова ― А там приходят одни и те же люди?

А. Макаревич ― Разные.

О. Бычкова ― Да?

А. Макаревич ― Конечно.

О. Бычкова ― И вам нравится?

А. Макаревич ― Безумно.

О. Бычкова ― Вам нравится что? Что вы видите просто этих людей на близком расстоянии, а не на стадионе?

А. Макаревич ― Нет, во-первых, звучит разная музыка. А джаз на стадионе играть…

О. Бычкова ― Нет, ну понятно.

А. Макаревич ― Во-вторых, всё время происходят jam session — это когда разные музыканты… Вдруг пришёл ещё кто-то — и «выходи на сцену, сыграй с нами». Это событие всегда. Это кайф. Никогда не знаешь, что произойдёт. Вот я за это джаз очень люблю — за полную свободу.

О. Бычкова ― А вы как часто там выступаете?

А. Макаревич ― С программой я там выступаю, скажем, раз в месяц. И я имею право: если ребята не против, я могу с кем угодно выйти и сыграть пару вещей, например.

О. Бычкова ― Просто вам захотелось прийти и поиграть?

А. Макаревич ― Да, конечно. И это не только меня касается, а и Жени Борца, и многих музыкантов, которые там часто бывают.

О. Бычкова ― Важный вопрос про «Машину»… Сейчас я найду, где это. Ну, надо человеку ответить. Вот. Никифор спрашивает: «Кто сейчас на клавишных?»

А. Макаревич ― Андрей Державин, и уже последние лет пятнадцать, по-моему.

О. Бычкова ― Ну вот. Спрашивают — нужно ответить. «Как вам пелось, — спрашивает Роман, — недавно в Одессе на Потёмкинской?»

А. Макаревич ― Пелось восхитительно, потому что это страшно красиво. Это одно из красивейших архитектурных мест вообще в мире — эта гигантская лестница, сделанная в перспективе исторической. На этой лестнице сидели зрители сверху донизу, их там было около 10 тысяч человек. А. Макаревич: Пелось восхитительно, потому что это страшно красивоQ Твитнуть

О. Бычкова ― Там столько помещается?

А. Макаревич ― Да. Она же длиннющая!

О. Бычкова ― Ну, она огромная, конечно, да.

А. Макаревич ― И плотно-плотно. Внизу стояла большая высокая сцена. И я получил огромное удовольствие, во всяком случае. Мы там играли с новой моей командой, она называется «YOUR 5». Это команда, которая играет мои песни, только в джазовом варианте.

О. Бычкова ― Расскажите.

А. Макаревич ― Ну, скажем так, если «Оркестр креольского танго» — это всё-таки был такой традиционный мини-биг-бенд, то здесь просто четыре музыканта, которые играют очень минималистично, но играют по-джазовому, поэтому песни звучат совсем по-другому, вот совсем по-другому. И мне это страшно интересно.

О. Бычкова ― По-другому — это по какому?

А. Макаревич ― Ну, скажем, не так, как они могли бы звучать в «Машине», или как они звучали на моих сольных пластинках под гитару в каком-то бардовском варианте. Вот совсем иначе.

О. Бычкова ― Всё-таки вам «Машина» по-прежнему интересна?

А. Макаревич ― Конечно.

О. Бычкова ― Ну, потому что столько других вещей, которыми вы занимаетесь, и такое движение в музыке…

А. Макаревич ― Вы допускаете мысль, что человек может любить и пельмени, и коньяк, например, и жареное мясо?

О. Бычкова ― И тортик. Понятно.

Ещё спрашивают… Так, пока я ищу эти вопросы… А, вот, господи! Это совершенно важно, конечно. Спрашивает Дмитрий: «Как вы относитесь к запретам ваших концертов в некоторых городах?»

А. Макаревич ― Стараюсь относиться с иронией, потому что если я начну рвать на себе остатки волос, то их не останется.

О. Бычкова ― Ну а как с иронией относиться?

А. Макаревич ― А как ещё к этому относиться? Как относиться к плохой погоде? Пройдёт и это. Я знаю, что это чистая глупость на местах. Это перестраховка на местах. Они, говоря по-русски, «побздюхивают». Ну что? Ну, дай им Бог здоровья.

О. Бычкова ― А они часто ведут себя оскорбительно по отношению к вам?

А. Макаревич ― Нет. Ну, если не считать оскорблением, что концерт объявили, а потом какой-то директор дворца культуры его взял и отменил. Вообще, конечно, приятного в этом мало.

О. Бычкова ― И тогда что? Вы собираетесь и уезжаете обратно?

А. Макаревич ― Нет, это не доходит до приезда, это всё-таки становится известно за несколько дней. Но мне просто жалко людей, которые купили билеты, а теперь им надо идти и возвращать свои деньги за билеты. Их-то за что?

О. Бычкова ― А вы можете не доводить до такого?

А. Макаревич ― Каким образом?

О. Бычкова ― Ну… как-то не обсуждать некоторые темы.

А. Макаревич ― Я ничего не обсуждаю.

О. Бычкова ― Потому что для многих тоже это неожиданно как-то всё было.

А. Макаревич ― Я вообще ничего не обсуждаю, если вы заметили. Я занимаюсь своим делом. В Питере, в ДК Ленсовета вдруг тоже… Это колыбель рок-клуба питерского. И вдруг директор испугался. А в филармонии питерской не испугались — и прошёл концерт замечательно. А. Макаревич: Я вообще ничего не обсуждаю, если вы заметили.Q Твитнуть

О. Бычкова ― Хотя, казалось бы…

А. Макаревич ― Да, всё наоборот. И вообще поразительное дело: в советские времена нас не пускали в Москву, а по стране можно было ездить (и чем дальше, тем проще), а вот в Москве нельзя было играть. Сейчас ровно наоборот: вот в Москве можно, а, например, в Свердловске, скажем, уже проблема.

О. Бычкова ― А почему?

А. Макаревич ― А откуда я знаю?

О. Бычкова ― Странно. Да, действительно получается так. Сейчас история с Гребенщиковым на Дальнем Востоке — то же самое, да?

А. Макаревич ― Это какая-то часть большой вселенской глупости, которая вокруг нас происходит.

О. Бычкова ― Но глупости стало явно больше почему-то.

А. Макаревич ― Да, к сожалению. Ну, пройдёт и это.

О. Бычкова ― А есть объяснение — почему?

А. Макаревич ― У меня нет объяснения этому. И, честно говоря, мне не очень интересно даже думать на эту тему.

О. Бычкова ― Тут спрашивают вас: «Если бы вы заняли иную позицию, вас не стали бы преследовать и отменять гастроли?» Это вопрос. Не стали бы?

А. Макаревич ― Я не занимаю никаких позиций, понимаете. Я не солдат в окопе. Я считаю: если мы живём в свободной стране, то каждый гражданин страны имеет право на своё мнение. И если меня спрашивают о моём мнении, я не могу белое называть чёрным, а чёрное — белым. Вот и всё. А. Макаревич: Я не занимаю никаких позиций, понимаете. Я не солдат в окопе.Q Твитнуть

О. Бычкова ― Следующая песня у нас как раз и называется — «Оставайся собой».

А. Макаревич ― Точно.

О. Бычкова ― Очень кстати.

А. Макаревич ― Это не она. Ошибочка получилась.

О. Бычкова ― А эту мы не будем слушать? Она такая душевная по первым звукам.

А. Макаревич ― У нас ещё будет душевная песня.

О. Бычкова ― Да? Хорошо. А какой номер нужно взять?

А. Макаревич ― «Оставайся собой»? Там написано, на конвертике.

С. Ростовцева ― Написано — 6. И стоит 6.

А. Макаревич ― Значит — 7. Всё, я понял. Потому что они там перепутали.

О. Бычкова ― А, это как раз эти перепутанные две.

А. Макаревич ― Да, это из-за сдвига.

О. Бычкова ― Хорошо. Извините нас.

А. Макаревич ― О, вот она!

О. Бычкова ― Ура!

ПЕСНЯ «ОСТАВАЙСЯ СОБОЙ»

Как тебя любили, возносили и поили вином. Как тебя гнобили, били, били, поливали говном.

Это бой! Значит — будет огонь! Не сгибайся! Не сдавайся! Не меняйся! Оставайся собой!

Рыбам в море лучше, но на блюде их закончатся дни. Свиньи шли на студень, только люди оставались людьми.

Это бой! Значит — будет огонь! Не сгибайся! Не сдавайся! Не меняйся! Оставайся собой!

Время нажимает, поджимает невидимой рукой. Ты взлетаешь. Ты ныряешь. Ты не знаешь, кто ты такой.

Это бой! Значит — скоро отбой! Не сгибайся! Не сдавайся! Не меняйся! Оставайся собой! Не сгибайся! Не сдавайся! Не меняйся! Оставайся собой! Не сгибайся! Не сдавайся! Не меняйся! Оставайся собой!

О. Бычкова ― Спрашивают: «Не слишком ли часто Макар произносил слово на букву «г», которое прозвучало в первом треке?» — из Самарской области прилетел вопрос.

А. Макаревич ― На этой пластинке — дважды. И, по-моему, оба раза оно на своём месте.

О. Бычкова ― По теме.

А. Макаревич ― Не надо ханжества.

О. Бычкова ― Не надо ханжества, это правда. «Где Пётр Подгородецкий?» — спрашивают внезапно.

А. Макаревич ― Да кто ж его знает? Я не знаю, где Пётр Подгородецкий.

О. Бычкова ― Вот так?

А. Макаревич ― Абсолютно.

О. Бычкова ― Прямо так жёстко?

А. Макаревич ― Действительно не знаю.

О. Бычкова ― «Будут ли новые фильмы?»

А. Макаревич ― Пока никаких предложений не поступало. Хотя могу сказать, что написал я одну песенку к одному сериалу. Но, пока его ещё не досняли, я, чтобы не сглазить, не хочу пока говорить на эту тему.

О. Бычкова ― К сериалу?

А. Макаревич ― Ага.

О. Бычкова ― А про что сериал?

А. Макаревич ― Про людей, про сальсу, про танцы.

О. Бычкова ― Про танцы?!

А. Макаревич ― Да.

О. Бычкова ― Интересно. А когда выйдет?

А. Макаревич ― Хороший вопрос. Его надо доснять сначала.

О. Бычкова ― То есть не скоро ещё?

А. Макаревич ― Сейчас же, знаете, как кино делается? Есть деньги — снимаем. Потом ждём денег. Потом опять снимаем. Потом опять ждём денег.

О. Бычкова ― Ну, это не ваш фильм? Это просто вы написали…

А. Макаревич ― Это не мой фильм, нет. Я просто написал песенку туда.

О. Бычкова ― Хорошо, ладно. Жалко, что не рассказали нам побольше.

А. Макаревич ― Рано.

О. Бычкова ― Хорошо. Верим. Верим, что рано. Ну что? Наверное, всё тогда. Наверное, всё, потому что нам нужно… Ой, ещё пишут, смотрите. Тут один человек пишет: «Вы — мой любимый битл», — пишет кто-то.

А. Макаревич ― Лихо.

О. Бычкова ― Лихо, да. А Дед Серёжа пишет: «Все песни очень напоминают Beatles и сольные вещи Леннона».

А. Макаревич ― Ну, это была наша детская школа. И я эту музыку и их подход до сих пор очень люблю, и мы очень любим. И чего скрывать свою любовь-то?

О. Бычкова ― А какой подход?

А. Макаревич ― Они никогда не повторялись. Они очень правильно решали песню аранжировочно, очень изобретательно, очень ни на кого похоже, очень узнаваемо. Ну, гении были. Чего говорить?

О. Бычкова ― Ну да. Тут спрашивали, кстати говоря, про гениев и Лозу, например. Это смешно?

А. Макаревич ― Я вас умоляю, ребята! Человек себе сделал пиар совершенно забесплатно длиною в месяц.

О. Бычкова ― Ну, как-то не все, наверное, хотели бы такого пиара. Ну, ладно, у каждого свой вкус.

А. Макаревич ― Абсолютно.

О. Бычкова ― Алексей из Саратова передаёт «спасибо» Андрею за книгу «Мужская кулина́рия».

А. Макаревич ― Кулинари́я. Есть такая книжка — смешная, по-моему.

О. Бычкова ― Смешная?

А. Макаревич ― Смешная. Вот видите, я эту традицию теперь продолжаю в вашем журнале «Дилетант».

О. Бычкова ― Кстати, да! Кстати, да, в журнале.

А. Макаревич ― Виталий Дымарский попросил, и я не смог ему отказать.

О. Бычкова ― Да, в журнале «Дилетант» Андрей Макаревич ведёт рубрику про еду и пишет там про всякое мясо и про вот это всё.

А. Макаревич ― Всё, как мы любим.

О. Бычкова ― А вы сами пишете?

А. Макаревич ― Конечно. А кто же за меня писать-то будет?

О. Бычкова ― Ну, я должна была спросить, знаете ли. Как редактору журнала «Дилетант» мне было интересно.

А. Макаревич ― Ну да. «Рот он открывает, а поёт кто-то другой» — так это называется.

О. Бычкова ― Ну, знаете, пишут иногда разные… «Где можно посмотреть вашу графику?» — спрашивает Виталий из Питера.

А. Макаревич ― Осенью будет выставка, в сентябре.

О. Бычкова ― Где?

А. Макаревич ― В «Розе Азора», там будет. Но это будет не графика. У меня постоянно там выставки.

О. Бычкова ― В «Розе Азора», вот тут у нас на Никитском бульваре.

А. Макаревич ― Да. Но в этот раз будет не графика, а это будут живописные довольно здоровые доски. Я впервые в эту технику влез, и мне страшно интересно. Возить их только тяжело.

О. Бычкова ― А вы их куда возите? По выставкам?

А. Макаревич ― Ну, на выставку придётся везти, да.

О. Бычкова ― То есть ещё не приходилось пока?

А. Макаревич ― Пока — нет. Я их не показывал ещё никогда.

О. Бычкова ― Ну что? Я вас поздравляю ещё раз с вашим «не юбилеем» — с 47-летием!

А. Макаревич ― Спасибо!

О. Бычкова ― 27 мая «Машина времени» соберётся приватно (на что имеет, безусловно, полнейшее право) и отметит это дело. Когда можно будет искать альбом «Вы»?

А. Макаревич ― Альбом есть в iTunes. А что касается таких коробочек, где внутри CD… Это, к сожалению, почти ушло в прошлое.

О. Бычкова ― Это правда.

А. Макаревич ― Он появится, конечно, для тех, кто это любит, но в небольшом количестве. Ещё раз говорю, в iTunes он есть. А винил будет осенью.

О. Бычкова ― Вот конвертики с такими большими чёрненькими — это будет осенью?

А. Макаревич ― Да.

О. Бычкова ― Ещё неизвестно когда? Вот это надо ловить, кстати.

А. Макаревич ― Ну, август-сентябрь.

О. Бычкова ― Винил, конечно, ловить надо. Спасибо вам большое.

А. Макаревич ― И вам спасибо.

О. Бычкова ― Спасибо нашим слушателям, которые писали и слушали. И за это Андрей Макаревич ещё даст послушать одну песню, которая называется… «Сорок лет тому назад»?

А. Макаревич ― Да. Это уже Саша Кутиков сейчас будет звучать.

ПЕСНЯ «СОРОК ЛЕТ ТОМУ НАЗАД»

Сорок лет тому назад кричали мне: «Держись!» Вновь кричат — наверно, им видней. Сто потерь и сто наград — моя смешная жизнь, Вот была — и стоит ли о ней?

Сорок лет сквозь пену дней я вижу вновь и вновь, Как бы ни мотал меня мой путь. Впереди и чуть быстрей летит моя любовь — Стоит только руку протянуть!

А я бежал за ней, я загнал коней, я и день и ночь думал только о ней. Непонятно как ускорял я шаг — Только ни на шаг не приблизился к ней.

Я покинул ваш недобрый, ваш похмельный бал. Всё идёт по кругу в сотый раз. В миг, когда раздастся крик «Нас кто-то обманул!» — Жаль, я не увижу ваших глаз…

А я бежал за ней, я загнал коней, Я и день и ночь думал только о ней. Непонятно как ускорял я шаг — Только ни на шаг не приблизился к ней.

А я бегу за ней, я гоню коней, Я и день и ночь думал только о ней. Непонятно как ускорял я шаг — Только ни на шаг я не приблизился к ней. Я не приблизился к ней. Я не приблизился к ней. Я не приблизился к ней.

Источник

В 2014 году группа объявила, что проводит последний в своей истории крупномасштабный концертный тур, после чего прекращает гастрольную деятельность. Прощальные гастроли заняли два года, в ходе которых команда дала 164 шоу в разных странах мира. Последний концерт в 35-летней гастрольной истории команды состоялся 31 декабря 2015 года в Лос-Анджелесе.

Роскошное шоу с большим количеством всевозможных спецэффектов было заснято на кинокамеру (вместе с происходившим за сценой). 14 июня фильм "Motley Crue: The End" будет показан одновременно в 250 кинотеатрах США. Будет ли трансляция осуществляться за пределы страны, пока неизвестно, но фильм, скорее всего, поступит отдельно в продажу на DVD.

Источник

Лидер «Мегаполиса» написал роман о несбывшейся Москве 1960-х. Представляем фрагмент из книги.

Олег Нестеров

Лидер «Мегаполиса» Олег Нестеров выпускает книгу «Небесный Стокгольм» — полувымышленный-полудокументальный роман о Москве ранних 1960-х. Как и в предыдущем проекте Олега Нестерова — альбоме, мультимедиа-сайте и спектакле «Из жизни планет», в «Небесном Стокгольме» пульсирует ностальгия по несостоявшейся эпохе несбывшихся надежд — размышления и грезы о том городе и мире, где мы могли бы жить, если бы советская оттепель продлилась чуть подольше. Роман будет представлен автором перед спектаклем «Из жизни планет», который покажут 17 и 18 мая на сцене Центра имени Мейерхольда.

Глава из «Небесного Стокгольма», где читатель поближе знакомится с Юрием Мухиным — первым электрогитаристом в СССР.

© РИПОЛ классик

Петя встретился с Мухиным на Неглинке, у музыкального магазина, где после пяти работала стихийная биржа. Музыкантов нанимали на вечернюю работу, в основном для танцев, тут формировались «бригады» и разъезжались по точкам.

У московских музыкантов было два пути: в Мосэстраду или в МОМА. Первые обслуживали концерты, в основном сборные, аккомпанируя певцам и певицам разной степени известности, иногда выходя на сцену по пять раз в день и бесконечно перемещаясь с площадки на площадку. Вторые играли только в ресторанах, ставки были мизерные, зато существовал «парнас» — песни на заказ. Еще была элита — оркестры радио и телевидения, но там окопались небожители и никого не подпускали.

На биржу попадали неприкаянные или такие, как Мухин, — у кого был свободный для работы вечер.

Мухин третий год играл с Капитолиной Лазаренко, та была настоящая прима — высокая, красивая, с голосом в три октавы. Про нее упорно ходили слухи, что она любовница Хрущева, но Мухин сразу объяснил Пете, что все это полная ерунда. Жила она с Выставкиным, аккордеонистом-виртуозом, руководителем ее квартета. Работа у Капы была непыльная: с одиннадцати до трех репетиция, потом обедали в пельменной на Кропоткинской, брали бутылочку. Вечером концерт или свои дела.

Юрий Мухин

* * *

На бирже появились очередные «покупатели», и сразу произошло оживление. Мухин рассказал, как тут все работало: профсоюз собирал деньги и посылал сюда гонца — «набрать оркестрик». Тот выбирал главного музыканта, а он уж подыскивал остальных. Платили неплохо, по пятьдесят рублей за вечер. Это при том что Пете после института в месяц положили сто тридцать.

— Мухин, да ты богач, наверное.

— Я тут уж лет десять как на особом положении. Спрос на меня.

— Играешь хорошо?

Мухин улыбнулся:

— И это тоже. У меня американская техника, с большим пальцем играю. Но не в этом дело.

— А в чем тогда?

— Ты знаешь, что перед тобой первый электрогитарист в СССР?

— Ты?

— Так получилось.

— Расскажи.

— Да чего рассказывать… Дома был приемник ламповый, ловил «Голос Америки», очень нравились передачи Уиллиса Коновера. Однажды услышал электрогитару, и все. Накрыло. Играл Лес Пол, причем играл сам с собой.

— Это как?

— Ну он сначала записывал одну гитару, потом другую, и так сколько хочешь. Играл почти за весь оркестр. Я тоже так научился. Стал свои вещи записывать, дома, на магнитофон. Сейчас много на радио работаю, в прошлом году своей редакторше, Ане Качаловой, говорю: хочешь, один, без всяких нот, запишу все что угодно. Она мне — такого не может быть. А я — давай попробуем. Сыграл свою вещь, «Первые шаги», на четырех гитарах, потом «Клен ты мой опавший» на шести. Она обалдела, не знала, что так можно. Да я и сам обалдел. А писал-то на два мономагнитофона: запишу на один и играю вместе с ним, записываю уже на второй. Потом уже со вторым пишу на первый, ну и так далее. Метод «пинг-понг», американский. Вообще-то я сам до него додумался. Потом Качалова мои «Первые шаги» взяла заставкой к «Доброму утру».

— Так это ты играешь?

— Ну и что? Жизнь моя не изменилась, но просыпаться приятно.

— Теперь понятно, почему тут на тебя спрос.

— Да нет, ты слушай дальше. Заболел я, значит, электрогитарой, а сам играю пока на простой семиструнке, старинной, цыганской, мне ее тетка в детстве подарила. Туберкулез у нее был, пришел ее навестить, а она сидит, играет на гитаре, говорит: «Давай я тебя немножко научу». А потом умерла через месяц. Дальше уже сам все осваивал, на слух. Ну так вот: принес я гитару в школу, на перемене открыли радиорубку, поставили микрофон, и я на всю школу концерт дал. Два радиста в рубке, они помладше меня на два класса учились, потом не отходили от меня несколько дней, а я им говорю: сможете из нее электрогитару сделать? А они головастые такие, у одного отец — профессор-гидравлик какой-то знаменитый, у другого — физик, ну ты их сам знаешь — Эдик с Антоном.

— ??

— Ну так вот, они мне важно так говорят: задумка реальна, только нужны магнитно-индукционные катушки. Я сломал четыре телефонные трубки, специально в Марьину Рощу ездил, чтобы у своего дома автоматы не портить. Все, что нужно, им принес, они это поставили под деку, где кобылка, под каждую струну, всего семь штук катушек, вывели провода на обечайку и взяли вилку от утюга. Теперь нужен был усилитель. Я им принес патефон на четырех лампах, там стоял хороший динамик. Замазал гитару черной краской, чтоб была ни на что не похожа. Сначала она, конечно, звучала как медный таз, а потом они поковырялись, добавили еще конденсаторов, и через месяц звук пошел. Поставили у Антона все это в квартире, динамик на подоконник, и я стал играть что умел, а народ внизу танцевал. А потом был Воронок.

— Тебя посадили?

— Да нет! — В лице Пети Мухин обрел идеального слушателя. — Это танцплощадка, километров сорок по Ленинградке. Заасфальтированный пятачок, ракушка. Я там даже пел иногда, «Тиху воду» или «Пчелу», народу нравилось. За это полагалась премия — стакан водки и кружка пива. А вообще деньги были приличные. Накопил за три года на фирменный инструмент и кооператив. И все из-за электрогитары.

— Модный звук?

— Да моды-то еще никакой не было. Просто оказалось очень практично. Вот смотри, по какому принципу тут музыкантов набирают. Что такое состав для танцев? В первую очередь, контрабас, без него не качнешь, а настоящих умельцев всего десяток на всю Москву, их разбирают в первую очередь. Барабаны, они теперь тоже обязательны. Саксофон, лучше альт. Если нет саксофона — берут трубу или тромбон. И самое главное — кто-то должен играть гармонию. Хорошо, если на точке есть рояль, но такое редко бывает. Тогда берут аккордеон, что хуже.

— Или баян?

— Нет, Петя, баян не пойдет, — покачал головой Мухин. — Скажут — приехали Ваньки в валенках. Понимаешь, довольно быстро жучки эти, которые составы формируют, поняли, что я со своей электрогитарой им нужен позарез — могу заменить и рояль, и аккордеон, играть гармонию аккордами или солировать, если нужно. Мой усилитель-патефон звучал громко, на простых гитарах за мной было не угнаться. Я стал востребован, на меня приходили смотреть как на диковину. Так что я давно уже сам выбираю.

К Мухину наконец подошли, сказали, что пора. Дали адрес, Пете он был хорошо знаком. Поймали такси, по дороге заехали за гитарой, усилитель погрузили в багажник, а инструмент взяли с собой, на колени.

— Ты хоть знаешь, сколько гитара моя стоит?

— Рублей пятьсот?

Мухин улыбнулся:

— Как новая «Волга».

Он расстегнул и приоткрыл чехол. Гитара была белоснежная, но при этом в ней угадывалось что-то морское.

— Framus. Американец. Купил четыре года назад на фестивале. Помнишь, на Пушкинской помост стоял? Там в первый день одни иностранцы выступали. Вышел квинтет из США, а у гитариста — вот этот самый Framus. Я к нему потом подошел, предложил купить. — Мухин перешел на шепот, хотя в такси работал приемник. — Сторговались за тысячу долларов. Фирмач сказал, чтобы я приходил к нему в номер в «Метрополь», после того как пройдут концерты. И вот через неделю я пришел, уже купил доллары.

Пете казалось, что Мухин шепчет очень уж громко.

— Вошел с деньгами, а вышел с гитарой, усилителем и этим шикарным чехлом. Видишь — болонья, а внутри поролон. Даже в долги не влез, копил на квартиру и особо ни на что не тратил. Так, семье помогал, выпивал понемножку. А кооператив я купил в прошлом году, когда женился.

— А страшно не было? Это ведь статья.

— Ну, тогда еще не расстрельная. Это, видишь, в прошлом году все так повернулось… А тогда я спокойно купил валюту у барыги, по рекомендации. Видимо, фамилия, кто рекомендовал, была хорошей, — Мухин подмигнул, — не обманули. И в гостинице никто меня не остановил, проскочил. Может, за иностранца приняли.

* * *

Подъехали по адресу, это был Институт связи, в двух шагах от Петиного Энергетического. Он, кстати, сначала сюда хотел поступать: специальности хорошие, конкурс меньше, а девушек больше, да и к дому ближе. Пусть на двести метров, но ближе. Пришел сдавать документы и вышел почти сразу — так по всему институту пахло туалетом.

Поднялись на второй этаж по широкой деревянной лестнице, это был «филодром», большое пространство, где обычно происходила основная жизнь у связистов; другие музыканты их там уже ждали. Подошел шустрый малый, сказал, что все как всегда: играть с девяти до полдвенадцатого с двумя антрактами, деньги в конце.

Потихоньку подтянулись студенты. Ровно в девять тромбонист дал команду, и зазвучал «Вальс погасших свечей» из фильма «Мост Ватерлоо», традиционное начало всех танцевальных вечеров. Тут же для разгона музыканты сыграли бодрую «Чу-Чу», и пошло-поехало. Выступали квартетом, тромбон вел, иногда Мухин переходил на соло. Играл он здорово. Студенты старались взять от вечера по полной, никто не отсиживался, но и пьяных не было. Связисты славились своим весельем, рядом с парадной дверью на стене с незапамятных времен был нацарапан их лозунг: «За связь без брака».

Девушка, которую Петя пригласил на медленный танец, рассказала, что у них сорвался новогодний вечер, но студенты подняли бунт и выбили разрешение у ректора провести танцы сегодня, уже в сессию.

Они отошли в сторону, а потом как-то незаметно оказались на пятом этаже, в аудитории прямо над входом. Музыку хорошо было слышно, в окна напротив смотрел родной Энергетический. Петя ее поцеловал, она не сопротивлялась, через какое-то время показала на стул.

— Ты что? — спросил Петя.

— Можешь закрыть на него дверь.

В институте по-прежнему нестерпимо пахло туалетом.

Источник

Режиссер Сергей Соловьев – о новом фильме, своей жизни в Северной Корее и бессмертном русском мате

Сергей Соловьев

Режиссер, сценарист, народный артист России Сергей Соловьев заканчивает работу над своим новым фильмом "Кеды". Накануне выхода картины с режиссером встретился корреспондент Радио Свобода Роман Супер. Читайте и смотрите беседу, в которой Сергей Соловьев рассказывает, зачем он снимал свое новое кино в Крыму, как глава полуострова предлагал режиссеру возглавить кинофестиваль в Ялте (и что из этого вышло), как сложились судьбы героев главного фильма Соловьева "Асса" и почему перемены, воспетые Виктором Цоем, в России так и не случились.

– Я бы хотел начать наш разговор с неочевидного.

– Да, пожалуйста. С чего хотите.

– Дело в том, что я не так давно в Северной Корее был и узнал, что вы там якобы прожили аж шесть лет. Что за странная история?

– Это история про начало царствования Ким Ир Сена. Мой отец работал в разведке. Я родился вообще бог знает где! В городе Кемь. Это крайняя северная точка суши. У меня из окошка открывался такой вид: небольшое поле картошки, потом начиналась серенькая рябь, а через несколько километров от окошка того дома, где я родился, находились Соловки, там был ГУЛАГ. Я прожил там свой первый год. И тут как раз победоносно закончилась русская часть Отечественной войны. И отца перекинули сначала на Дальний Восток, а потом и в Корею. Я так понимаю, что мой отец занимался подготовкой нового облика Северной Кореи. Поэтому у меня было экзотическое детство, до шести лет.

– Занимался подготовкой – это как? Он был политконсультантом Ким Ир Сена?

– Я думаю, что не политконсультантом. Я думаю, отец четко занимался внедрением Ким Ир Сена в новую систему.

– Вы были знакомы с сыном Ким Ир Сена – Ким Чен Иром? По идее, вы примерно одного возраста должны были быть и в одних песочницах играть.

– Да, я был знаком с Ким Чен Иром. Но он был старше меня года на два-три. Он ко мне относился как к малявке. Тем не менее выгуливали нас вместе. И выгулы эти были запоминающиеся. На трибуне стоял Ким Ир Сен, махал руками корейскому народу. Меня, естественно, ни на какую трибуну не пускали, и мы с Ким Чен Иром прогуливались за трибунами. Мама мне рассказывала, что у нас с Ким Чен Иром даже произошла драка, хотя он был и мощнее, и старше меня. Он меня просто мог утопить в городском фонтане, но не утопил.

– У вас желание вернуться туда возникало?

– Да. Но меня не пускали.

– Почему?

– По кочану.

– Ничего себе. Ваш отец сделал Северную Корею такой, какая она есть, а вас не пускают в нее?

– Конечно, не пускают. При этом был у нас министр такой кинематографический – Филипп Тимофеевич Ермаш. Он ко мне очень прилично относился. Когда меня первый раз не пустили, я ему пожаловался: что это такое, я так хочу посмотреть на места собственного детства! Но не помогло. А посмотреть там есть на что. Я жил в чудесном и почему-то японском доме, в вишневом саду. Я помню этот дом до сих пор. Внешние стены у этого дома были из шелка. Все внутренние стенки были из папиросной бумаги и движущиеся, можно было превратить весь дом в одно просторное помещение. Говорят, он стоит до сих пор.

– Меня водили на северокорейский "Мосфильм", он производит большое впечатление. Там гигантские холмистые площади, разные красивые декорации: вот Япония построена (естественно, как враг), вот некое подобие Нью-Йорка (тоже враг), остальные декорации про КНДР. Ни одного фильма не снимается при этом. За редкими исключениями.

– Правильно. Они готовятся.

– К войне?

– Нет. Они готовятся к периоду расцвета. Поэтому все у них подготовлено. И образы врагов готовы. Я там, видимо, в этих образах тоже как-то фигурирую.

– Доживем мы до воссоединения двух Корей?

– Вот такой политический прогноз я даже для себя сформулировать не могу. Все настолько подвижно в мире.

– А в широком смысле, что в мире победит: идеология (чучхе, например), демократия, деньги? Что?

– Чучхе.

– Чучхе?

– Конечно. Если так серьезно взглянуть на белый свет, то чучхе. Исламские дела – это тоже своего рода чучхе. Все идет к тому, чтобы чучхе победило.

– Вы имеете в виду, что победит сильная идея, даже если она разрушительная?

– Да, я тут пообщался с людьми, которые исповедуют ислам. И они так складно мне рассказывали про все это, с такой гуманистической и демократической точкой зрения...

– Что вы были готовы уверовать?

– Что мне даже странно, как я ноги унес от этих бесед на душеспасительные темы. Но я правда большой поклонник всех этих чучхейских дел. В Советском Союзе был такой журнал чудесный – "Корея". Я его по блату выписывал, читал его.

– И плакал.

– Идеи чучхе в меня проникли.

Сергей Соловьев

– Так, давайте срочно про кино поговорим.

– Ой, извините, я сейчас начну чихать. Весна просто. Такая аллергия страшная.

– Разумеется, как про кино, так сразу чихать.

– Да-да.

– Вы, Сергей Александрович, не раз говорили, что фильм "Асса" – это чистое стечение обстоятельств, что вы не собирались предъявлять зрителю документ эпохи, не хотели заниматься футурологией и предсказывать, как сложится будущее поколений…

– Вы говорите об этом значительно лучше, чем я. Все правильно.

– Но дело в том, что все это с фильмом "Асса" произошло. Это документ. Это предсказание. Это зеркало, в которое вы заставили посмотреться страну. И даже с местом действия вы пророчески угадали, снимая "Ассу" в Крыму, который стал камнем преткновения чуть ли не для всего мира. Вы сейчас, спустя годы, отдаете отчет в том, что все, чего вы не хотели сделать фильмом "Асса", вы сделали?

– Я не то чтобы не хотел. Я не собирался. Действительно не собирался. И отношение с годами к этому не изменилось. У меня даже не было никогда таких мыслей: нужно кому-нибудь загнуть, что я это собирался сделать, чтобы это изменило мою общественную физиономию. Нет, не собирался. Самое драгоценное, что у меня осталось от "Ассы, – это человеческие связи и привязанности: Боря Гребенщиков, Витя Цой, Сережа Курехин. Фильм "Асса" образовался исключительно с эстетической точки зрения. Я с большим трудом некоторое время соображал про все эти идеологические свары и свалки, которые вокруг "Ассы" возникали. Вот почему-то Станислав Сергеевич Говорухин не садился с нами рядом во время пресс-конференций по "Ассе"...

– Почему?

– У него было с нами какое-то идейное разногласие. Что-то про Россию, которую мы то ли нашли, то ли потеряли. Но я в это все не углублялся.

– Вам просто нравились красивые картинки и красивые звуки музыкантов, которых вы привлекли к съемкам?

– Дело не только в картинках. Дело, например, в том, что мне нравится Крым, как это ни ужасно звучит сейчас. Мне очень нравится Ялта. Свой первый кадр в жизни я снял в Ялте. Я там снимал чеховский рассказ. Мы поставили две палки, между палками натянули полосатые тряпки, за тряпками стояли Алиса Фрейндлих и Вячеслав Васильевич Тихонов. Я разбил очки Тихонову, мне показалось, что это будет выразительная деталь: человек с двадцатью пятью тысячами дохода ходит в разбитых очках. Я разбил очки и крикнул: "Мотор!" Это был мой первый кадр в жизни. И пошло-поехало. Крым – это очень счастливое кинематографическое место для меня, поэтому "Ассу" я поехал снимать туда.

– Аннексия не изменила вашего отношения к полуострову?

– Мне очень трудно как-то даже представить, что вокруг этого идет такая дикая распря, которая еще бог весть чем кончится. Какие-то невероятные политические страсти. У меня другие страсти с этим местом связаны. Я очень любил там гостиницу "Украина", рядом с которой росла чудесная жимолость, черемуховые кусты. Когда я приехал в Крым снимать Фрейндлих и Тихонова, директор картины поселил меня в одном номере с оператором и художником. Из экономии. А кроватей было две. Они обе были заняты. Мне выдали раскладушку и поставили передо мной потрясающую дилемму: "Вы, Сережа, как хотите спать – чтобы ноги были на балконе, а голова внутри номера, или чтобы голова была на балконе, а ноги в номере?"

– Вы знаете, сейчас ведь похожая дилемма вокруг Крыма. Что вы выбрали?

– Ну я, конечно, выбрал спать головой на балконе, оказавшись таким образом в кустах черемухи с потрясающими запахами. И море где-то далеко шумело. Поэтому никак у меня Крым не связан со всей этой политической дребеденью. Но она, конечно, до меня долетает. Находясь в Крыму последний раз, я получил письмо в конверте, запечатанном сургучом, от главы полуострова. Он приглашал меня встретиться и поговорить.

– Поехали разговаривать?

– А чего ж не пообщаться? Я никак не учел, что нужно двести раз подумать, прежде чем общаться. Сразу поехал разговаривать.

– Что от вас хотел Аксенов?

– Они предложили мне делать Ялтинский кинофестиваль "Асса".

– И что вы?

– Я подумал, что это роскошное предложение. Можно было бы сделать грандиозный фестиваль. Я ответил, что я готов.

– Так, где фестиваль?

– После этого в течение месяца-двух выяснилось, что у них нет денег на этот фестиваль. Они очень извиняются, просят заморозить эту чудесную идею.

– Ну и славно.

– Да, тут умнее всех, как всегда, оказалась Таня Друбич, которая мне сказала: "Слушай, ты действительно родился в рубашке. Как тебя бог спас от этого фестиваля?"

– Она абсолютно права. У вас бы возникли невероятные проблемы во всем мире, если бы деньги на этот фестиваль нашлись.

– Конечно.

– Вас бы больше никуда не пригласили никогда в жизни.

– Да. И вы бы не сидели здесь сейчас, и мы бы не разговаривали.

– Нет, я бы здесь сидел, но вот на Венецианский кинофестиваль, в жюри которого вы находились дважды, вас бы точно больше не позвали. По политическим мотивам.

– Да, Таня права. Я родился в рубашке. Отлично, что у них денег не оказалось.

Станислав Говорухин и Сергей Соловьев

– Я знаю, что вы не любите обсуждать, как сложились судьбы героев вашего, на мой взгляд, главного в жизни фильма – "Асса". Да вы и фильм этот главным не считаете. И тем не менее мне очень интересно услышать ваше мнение про эти судьбы. Если мы говорим про, например, Говорухина, который играл непростого, как он сам говорил "недопонятого эпохой" бандита Крымова, то что мы видим? Он становится депутатом и инициирует закон, который очень сильно вредит кино. Я имею в виду закон о мате. Но он же сам при этом режиссер. Как это возможно?

– Про какой закон вы говорите?

– Про закон, который сильно затрудняет использование мата, в частности, в кино.

– Я даже не знал, что его Говорухин придумал.

– Еще много законов есть, за которые он голосовал. Например, запрет на усыновление сирот американцами. Дико же.

– Вы знаете, мне очень нравится вся эта дребедень, которая вокруг всего крутится. Вот смотрите. Среди всего этого народа, о котором мы заговорили, был человек, возможно, с наиболее выраженными свойствами художественного гения. Звали его Сережа Курехин. Если забыть про музыку Сережи Курехина, забыть про его пианизм, художественный артистизм, а просто почитать, что он говорил: кто, как и с кем должен объединиться, чтобы во что-то переродиться, то Говорухин со своими законами окажется просто ребенком рядом с ним. Курехин был гораздо более радикально настроенным человеком.

– Это был чистой воды художественный радикализм. Курехин в это играл. Как художник. Это никогда не было прямым действием Курехина, как в случае с принимаемыми вредными законами.

– Я не убежден, что это так.

– Размышления Курехина были его художественной акцией. Это никому не вредило.

– Я не убежден, что это так, правда. У Курехина были приятельские отношения с человеком с бородой… как его? Философ…

– Дугин. Почвенник. Евразиец.

– Да. Вот вы спросили, как сложились судьбы героев "Ассы". У Сережи хреново, потому что он умер. У него было заболевание, о котором вы никогда и не услышите нигде. У него был рак сердца. Причем раковая опухоль находилась на сочленении сердечной мышцы. То есть опухоль питалась кровью идеально, поэтому Курехин сгорел месяца за два-три. У Славы Говорухина хорошо сложилось, потому что он живет. Понимаете, я с ними со всеми как дружил, так и дружу. И у меня нет ни малейшего желания и интереса с кем-нибудь из них выяснять что-то про судьбы мира.

Сергей Курехин и Борис Гребенщиков

– Неужели вам не интересно у Говорухина на какой-нибудь пьянке спросить: "Станислав Сергеевич, зачем вы инициировали закон о мате? Ну это же глупость! Нельзя регулировать язык. Нельзя регулировать то, что живет само". Интересно же, что он вам ответит.

– Нет-нет. Мне не интересно. Я знаю, что язык нельзя регулировать. Больше того, я сам очень много ругаюсь матом.

– Как и сам Говорухин.

– Да. Но он поменьше. А Курехин совсем не ругался. Это что-то такое… не главное. Слава, что ты думаешь про мат? А ты что думаешь про мат? Как-то я услышал, что Станислав Сергеевич возглавляет штаб по выборам Путина. Я сразу вспомнил образ. У моего сына Мити в детстве была кошка. Время от времени он брал ее ласково за горло, тряс и кричал: "Говори, где штаб! Говори, где штаб!" Я думаю, вот сейчас бы Говорухина встретить, взять за горло и потрясти его: "Говори, где штаб!" Вот такой образ меня интересовал, а говорить с ним о том, не сыграл ли он трагическую роль в жизни мата в России или, наоборот, освежающую роль в нравственном состоянии общества, мне не интересно. Для меня это дребедень.

– А вы пошли бы в этот штаб, если бы позвали вас?

– Да что я, сумасшедший, что ли? У меня другой штаб. В другом месте.

– Вы, Сергей Александрович, понимаете художников, которые в какие-то, видимо, кризисные моменты в жизни, начинают интересоваться, а потом и заниматься политикой?

– Кто начинает заниматься политикой, у того какая-то ерунда происходит. Вот что-то трудно мне представить писателя Юрия Казакова, который пишет "Во сне ты горько плакал", а потом однажды просыпается и говорит: "Нет, пойду-ка я в штаб, наверное". Я этого себе представить не могу. Просто не могу. Не могу себе представить, что кто-то мог бы взять за горло Леонардо да Винчи и прокричать ему: "Говори, где штаб!"

– А Цой? Не дожил до возможного штаба.

– Еще одна судьба участника "Ассы", которая сложилась хреново.

– Вы были среди тех людей, кто подпевал Цою и требовал вместе с ним перемен перед титрами "Ассы"?

– Конечно, был. Мне же на сцене делать было уже нечего. Мне дали спички, сказали, когда их надо зажигать, я спустился к людям и поорал вместе с ними, что я хочу перемен.

Сергей Соловьев у стены Цоя

– Вы помните, как узнали, что Цой погиб?

– Это странно, но я очень хорошо помню. Я снимал "Дом под звездным небом" на Николиной Горе. Снимал страшную сцену, где все друг друга убивают, кидаясь звездочками. Потом я пошел обедать в автобус. Все сидели и ели из алюминиевых мисок мосфильмовскую еду. У водителя радио едва что-то там буровило. Я краем уха что-то зацепил, произошло, мол, какое-то событие, не то в Риге, не то где-то еще, кто-то во что-то не вписался. Я попросил сделать погромче. Водитель сделал громче. Цой не вписался в поворот, лобовое столкновение, Цоя больше нет. Я помню свою первую мысль тогда (к слову о моих связях с тем, что называется общественным климатом эпохи): ну все, вот теперь все пойдет к чертовой матери. Причем я не знал, что именно пойдет к чертовой матери. Но я очень правильно, как я сейчас понимаю, сформулировал мысль: теперь все пойдет к чертовой матери, все!

– Что все?

– Посткоммунистическое начало, которое включало в себя и "Ассу", и Курехина, и Борю Гребенщикова, и самого Цоя. Вот все пойдет к чертовой матери. И оно все пошло к чертовой матери.

– Ну и мы с вами тоже пошли. Причем вполне себе добровольно.

– Понимаете, у меня нет и мысли о башне из слоновьей кости, в которой я отсижусь и переживу трудные времена. Но я с большой горечью всегда смотрю на моих протестующих сограждан. Я отлично знаю, чем все это кончится. И я знаю ту степень правды и неправды, которая заключена в протестных настроениях: "Убьем Говорухина! Защитим русский мат! Я иду защищать русский мат!" Да пошел он на***, этот ваш русский мат. Не буду я его защищать, я буду пользоваться им.

– А на людей, которые в этой странной ситуации, когда все пошло не так, как должно было…

– К чертовой матери.

– Да, к чертовой матери. На людей, которые всем довольны, вы без горечи смотрите?

– А кто всем доволен-то?

– Ну как это кто? Рейтинги у власти сейчас очень высокие.

– Да бог с ней, с властью. У нее своя компания, у меня своя компания. Не нужно их путать никогда. Это все равно что выяснять взаимоотношения народа с Брежневым. Ну все же с этим ясно, ежику же понятно.

– Тогда я не понимаю, почему вас огорчают протестные настроения.

– Они меня не огорчают. Мне просто печально на это смотреть. Так, как печально мне было смотреть на очень многое. Я бы с вами про это и говорить бы не стал про все, если бы не Горбачев. Когда появился Горбачев, он как-то смутил мое олимпийское сознание. Я подумал: "Да елки-палки, может, действительно там чего-то такое он замутит? Дай-ка и я помучу вместе с ним". У меня появилось это чувство.

– Однажды в жизни?

– Да. И я с ним мутил. Долгое время. Мы с ним дружили, он приходил ко мне на премьеры, мы и сейчас общаемся, но…

– Разочарованы вы?

– Не разочарован. Но просто ужасно жалко.

– Объясните.

– Вот передо мной сейчас стоят две камеры. А тут ко мне приезжали люди с четырьмя камерами НТВ. Нормальные мордастые, хорошо поевшие журналисты спросили меня: "Мы хотели бы узнать ваше мнение по поводу того, что Цой был агентом ЦРУ". Среди бела дня в 12 часов мне заявляют, что Цой был агентом ЦРУ.

– Что вы им ответили?

– Я ответил, что хотел бы от своего имени и от имени близких друзей поздравить ЦРУ, если у них есть такие агенты, как Цой. Мне журналисты на это: "Ну что вы дурака валяете? Вы что, не понимаете, что Цой и Горбачев – это агенты ЦРУ?" Нормально? Это журналисты. Это не КГБ, не ФСБ с кровавыми ножами в зубах, нет. Это журналисты. Что я думаю по поводу того, что Цой и Горбачев из ЦРУ? Я думаю, что мы тяжело больное общество.

– Вы пожили при очень разных начальниках и руководителях в нашей стране.

– О да.

– Вы жили при разных режимах.

– О да.

– Вам не кажется, что страна десятилетиями более-менее топчется на одном и том же месте, иногда лишь переодеваясь в разные сарафаны? Нет здесь и не может быть никаких перемен, о которых пел ваш друг Цой.

– Страна не более-менее топчется. Она просто топчется на одном месте.

– За 70 лет вашей жизни здесь глобально что-то изменилось?

– Единственный такой номер в моей жизни был с появлением Горбачева, как я вам сказал. Знаете, я еще при Сталине ходил с папой в "Детский мир" в Питере накануне Нового года покупать игрушки. Я помню это ощущение ангельского счастья, идет белый снег, смеркается. Этот снег был настолько белый! Позже я такой снег видел только в Ханты-Мансийске на фестивале "Дух огня". Вижу этот снег и говорю: "У вас такой белый снег, как при Сталине". На меня смотрят как на придурка: "Почему как при Сталине-то?" Я ответил, что это долго объяснять, но снег белый, как при Сталине.

– Образ красивый. И композиция закольцована.

– Я и теперь вижу отца, этот снег и себя – абсолютно счастливого человека, которого угораздило родиться при Сталине, накануне Нового года. Дальше был Хрущев, оттепель, всех переселяют из бараков в хрущевки, мне это нравится. А потом тот же Хрущев на выставке леваков в Манеже: "Ах, п*******". Думаю, нет, что-то тут не соотносится. Не может же один человек переселять из бараков и п********* художников называть. Может. Еще как может. Меня однажды утром встретил одноклассник-двоечник Щукин, с которым мы ходили в школу. Еще темно было. Он мне говорит: "Пойдем зайдем во двор поссым". Я ему говорю, что не хочу ссать. Нет, пойдем поссым. Да не хочу я ссать. Темно. Холод собачий. Мы зашли во двор. Я свою пипку достал. Он мне кричит: "Давай ссы!" Да не хочу я ссать, объясни мне, Щукин, что ты от меня хочешь? Щукин отвечает: "Ты знаешь, что Сталин предатель?" А потом предателем окажется Хрущев. И вот вся эта дребедень в нашей стране не прекращается никогда. А если прекращается, то начинается борьба Говорухина против мата. Но я его люблю. Говорухина. Все равно.

Андрей Кончаловский и Сергей Соловьев

– Хотели бы вернуться в 87-й, в год выхода "Ассы"? Может быть, сделали бы что-то иначе? Сняли что-то иначе?

– Нет, ну что вы. Я никуда не хотел бы возвращаться. И делать ничего иначе я бы не стал. Нужно просто понимать степень моей ограниченности. Андрей Арсеньевич Тарковский мне однажды сказал: "Ты бы знал, с каким удовольствием я бы снял какую-нибудь кассовую хорошую картину, чтобы народ на нее попер, сломал двери… Но я не могу. Не умею. Я умею только так, чтобы никто на меня не ходил".

– Эти мучительные страдания Тарковского прекрасно видны в его фильмах.

– А однажды Тарковский пришел на худсовет к Гайдаю по фильму "Бриллиантовая рука". Тарковский, естественно, не ходил ни на какие худсоветы никогда в жизни. Но он очень любил нашего художественного руководителя Лео Оскаровича Арнштама. Мы с Тарковским были зомбированы Арнштамом. Что бы ни попросил Арнштам, даже если бы это было про закон о мате, мы бы исполнили. Арнштам попросил Тарковского сходить к Гайдаю на худсовет: "Приди! Ну не развалишься же". Андрей пришел. Мы посмотрели "Бриллиантовую руку", зашли в кабинет Арнштама, который мне потом перешел по наследству. И вот сидит художественный совет, уважаемые люди: Майя Туровская, Бен Сарнов, кинематографисты.

– И Тарковский с вами там сидит.

– Тарковский первым взял слово и обратился к Гайдаю: "Леня, а сколько куплетов у тебя вот в этой песенке, которую у тебя Миронов поет?" Гайдай ответил, что не помнит точно, вроде бы три. Тарковский так участливо: "Лень, мой тебе совет, отрежь два последних куплета". Гайдай абсолютно охренел: "Почему?" Тарковский ответил гениально: "Лень… скучновато". Так Тарковский учил Гайдая снимать нескучное веселое кино, понятное зрителям и любимое народом.

Анна Друбич, Сергей Соловьев и Татьяна Друбич

– Сергей Александрович, за почти тридцать лет после выхода фильма "Асса" в российском кинематографе не появилось актрисы, которая своей женственностью и чистотой могла бы сравниться с Татьяной Друбич. Вот уж если от кого и исходит сияние, так это от нее. Скажите, вы это сияние издалека разглядели и все сразу поняли или это сияние рукотворное?

– Это сияние нерукотворное. И я его не разглядывал. Я под него попался.

– Купился?

– Даже не купился. Просто попался. Это что-то офтальмологическое. Как-то я вот смотрел и понимал, что с Таней белый свет чудесный. А если Тани нет, то он меркнет и превращается в сумеречное болотце. Наличие Тани – это чисто офтальмологический эффект. Я не убежден, что сама Таня про это знает, потому что она проще, чем ее сияние. А сияние очень мощное. И оно до сих пор есть.

– Вот уж для кого не придумано никаких политических штабов, так это для Друбич. Она предпочитает заниматься благотворительностью, а не политикой.

– Конечно. И я снимал сейчас Таню в своей новой картине "Кеды". Знаете, у Тани есть теория, она говорит, что у меня получаются только картины, в которых она не снимается. А как только она начинает в картинах сниматься, то получается лажа. Снимая "Кеды", я подумал, что нельзя допустить, чтобы ее ложная теория подтвердилась.

– Вы снимали "Кеды" в Крыму?

– Да. И не назло всем! Все запомнили меня в Крыму? Нет? А теперь запомните обязательно! Нет. Просто пока я искал деньги, здесь лето кончилось. А в фильме все завязано на том, что люди в озере купаются голышом, еще чего-то такое летнее, невозможно это снимать не летом. А сидеть и ждать еще год – все вообще рассосется. И я вдруг вспомнил про Крым.

– Побежали за летом.

– Да. У всех своя точка зрения по поводу Крыма, и у меня она своя: это очень удобное место для съемок. И для меня это очень важно. Поэтому я поехал и снял там все.

– У вас не было идеологических столкновений со съемочной группой? Никто не сказал, что не будет на оккупированных территориях работать?

– Для того, чтобы такое столкновение случилось, нужно иметь желание столкнуться с кем-то. Я первым делом сказал ребятам: "Это все дорогое удовольствие, вы все остаетесь здесь, я возьму специалистов на месте". И я нашел ассистентов, съемочную группу и даже директора картины в Крыму. Вот и не было столкновения.

– Вам Минкульт помог с этим фильмом?

– Нет, я снимал его на частные деньги.

– Удивительно это. Казалось бы: Крым, русский режиссер Соловьев… прекрасный имиджевый проект для государства. И все равно не дали денег. Как и с кинофестивалем в Крыму.

– Ну вот так.

– Вам удалось поработать с актрисой Адель Экзаркопулос, получившей Золотую пальмовую ветвь за фильм "Жизнь Адель"? Знаю, что вы ее заприметили до того, как ее признало большое жюри в Каннах.

– Нет, поработать не удалось. Удалось только подружиться. Я с ней познакомился, когда ни о каких Каннах и речи не шло. Она сидела вот на этом стуле, на котором вы сидите.

– Она у вас жила?

– Да, когда я ее утвердил для своей картины, она приехала с подружкой и жила у меня дома, репетировала, музыку писала, всячески гуляла. Потом она вернулась во Францию, звонит мне и говорит: "Ничего, если я поснимаюсь для режиссера Кешиша?" Я велел ей сниматься. Потом она снова позвонила: "Ничего, если я в Канны съезжу?" Конечно, говорю, езжай. Что за вопросы? Только не надевай какое-нибудь говно, платье хорошее купи, в Каннах в основном платья пристально все изучают, возможно, больше, чем кино. И вот я сижу ужинаю, телевизор смотрю, репортаж из Канн. Вижу: Адель идет получать приз! Приз в Каннах за дебют! В платье хорошем. Правда, пока шла получать Золотую пальмовую ветвь, упала в своем красивом платье головой вперед.

– А почему вы с ней фильм-то не сняли, который хотели?

– Так ведь как раз в этот момент, когда она в падении получала Золотую ветвь, начались санкции. Эти санкции начали все обсуждать. Мир начал задумываться, можно ли с Россией иметь дела. Точка нашла на солнце.

– Вам денег иностранцы не дали на эту картину?

– Французы, с которыми я собирался снимать это кино, сказали, что надо подождать, чтобы не погубить хороший замысел для хорошей картины. И все как-то стало растворяться. Но я не дам этому раствориться. Я сейчас закончил "Кеды" и вернусь к проекту с Адель.

– Значит, и по вам ударило то, что вы игриво называете дребеденью.

– Конечно же, это бьет по всем. Дребедень ко всем липнет.

Анна Друбич и Сергей Соловьев

– Ваша дочь Аня Друбич живет и работает в Лос-Анджелесе, успешно делает карьеру композитора, пишет музыку, в том числе и для Голливуда. Вы – большой русский кинорежиссер – немножко ревнуете? Дочь отдает часть своей души американскому кино, хотя могла бы и российскому отдаваться больше.

– Я очень люблю хорошее американское кино. Голливудское кино – это первое кино в мире. И я большой сторонник того, чтобы она прошла там школу. У меня не ревность, у меня радость за нее. И даже гордость. Она работает на равных основаниях с другими композиторами, которых приглашает Голливуд. И замечательно.

– То, что дочь связывает свое настоящее и, вероятно, будущее не с Россией, вас печалит?

– Нет. Я не думаю, что у дочери какой-то прозорливый взгляд на это. И я совершенно не удивлюсь, если на вот этом стуле, на котором вы сидите, через три дня будет сидеть Аня и говорить: "Ну их на фиг, одурела я от них".

– Аня рассказывала, что вас однажды чуть было не завербовали снимать кино в Голливуд. Вы отказались в последний момент. А теперь жалеете, что такую возможность упустили?

– Меня однажды по блату решил протолкнуть в Голливуд мой друг Ричард Гир. Мы с ним хотели снимать кино про Пушкина.

– Байопик?

– Да. Это была очень хорошая история. Ричард завелся со страшной силой. Он заставил в чудовищную жару всех знаменитых голливудских продюсеров собраться и посмотреть мой фильм "Черная роза – эмблема печали…", который и в прохладе-то невозможно смотреть нормальному человеку. Руководители студий посмотрели этот фильм, и самый сообразительный вдруг говорит: "Ричард, а ты знаешь, что Пушкин – это афроамериканец? Если с кем-то мы и будем разговаривать по поводу Пушкина, то с Майклом Джексоном". Они хотели Джексона на роль Пушкина взять. Тогда я Ричарду сказал, что мне пора ехать домой.

– К Говорухину.

– Да, с матом бороться.

– До этого – в 1973 году – у вас в Сан-Франциско состоялся важный разговор с режиссером Копполой, который призывал вас не возвращаться в Советский Союз. Вы тогда призадумались? А может, и правда не возвращаться?

– Я сказал тогда Копполе, что послезавтра улетаю домой, счастливо! Коппола ответил: "Куда ты поехал? Ты охренел, что ли? Ну куда ты поехал? Оставайся здесь. Ну да, сразу здесь ничего не бывает, нужно будет тут потереться год, два, три, пять, восемь, язык пока выучишь. И работай себе на здоровье. Тут все к тебе очень хорошо относятся". Но у меня не было мысли не возвращаться. Чтобы эта мысль возникла, нужно было иметь определенный ясный, диссидентский склад мозгов. А у меня не было никогда диссидентского склада мозгов. Я и сейчас хреновый диссидент.

Сергей Соловьев

– Да. Вы же в самом начале интервью сказали, что вы чучхеист.

– Да, идея чучхе прекрасная. Кому ее только воплощать…

– Идея чучхе вам нравится. А нравится ли вам идея квотирования кино, о которой мечтает министр культуры Мединский? У русского кино в российских кинотеатрах должно быть больше прав, чем у иностранного?

(Смеется.)

– Ничего смешного. Об этом люди серьезно говорят.

– С кем они об этом говорят? С Говорухиным? Со мной Мединский не говорил на эту тему. Мединский, может, с Говорухиным покупают бутылку, садятся вечером и говорят: "Слушай, а как ты относишься к идее квотирования кино?" У них своя жизнь, у меня своя. И одно к другому не имеет никакого отношения. У меня был один сценарий – очень важный для меня, для Тани Друбич, для покойного Олега Янковского. Назывался "Жизнь Тургенева". История про роман Тургенева с Полиной Виардо. Все было на мази уже, нужна была просто поддержка Минкульта. И этой поддержки получить мне не удалось. Хотя для Минкульта, казалось бы, это должна быть первая картина! Предположим, что я хреновый режиссер, который все это плохо снимет. Предположим, что Фанни Ардан, которая должна была играть в фильме, старая дура. Предположим, что проектом занимаются сплошные идиоты, но все равно этот проект надо было поддержать. Поэтому когда вы спрашиваете про все это квотирование и тонирование… да ну их на фиг.

– Мединский не поддержал и кино о Чайковском, которое должен был снимать Кирилл Серебренников. Сценарий тоже уже был готов, и он был великолепный, я читал.

– Серебренников талантливый человек. И Чайковский талантливый человек.

– Знаете, в чем там проблема была?

– В п********, конечно.

– Да. Тогда разгорался этот разговор про гей-пропаганду в Госдуме.

– Да. Но там хотя бы до п******* Чайковского можно было докопаться. А здесь-то я и Фанни Ардан, никаких п******** нет, только два неполноценных урода.

Сергей Шнуров и Сергей Соловьев

– Вы продолжаете преподавать во ВГИКе?

– Да, вот мы с вами сейчас закончим, и я прямым ходом отсюда отправлюсь не к Говорухину выяснять про квотирование, а к студентам.

– Вы чувствуете в сегодняшних студентах способность снять большое кино? Есть масштаб личности?

– Конечно, есть. Я вслед за прогрессивным общественным мнением сначала всех считал дебилами и дегенератами. Вот, мол, их всех новая жизнь в России превратила в моральных уродов. Но на прошлом своем выпуске – четыре года назад – я с ними поставил полностью "Войну и мир". Полностью! Причем всем известно, что эти дебилы ничего, кроме порнографии, не воспринимают. А тут полностью "Войну и мир" поставили. Я вот за этим компьютером писал инсценировку шесть месяцев, я чуть с ума не сошел, это была самая тяжелая сценарная работа в моей жизни. Они с таким наслаждением это все делали. Для них это хит, понимаете? Самый настоящий хит. Поэтому все нормально со студентами.

– Вы все еще верите – простите за пафосное словосочетание – в силу кино? Вернее так, в современном кино, в том числе и в вашем, осталась сила и мощь? Вы ее чувствуете?

– Да. Да. Сила, конечно, переменилась энергетически. Конечно, я вспоминаю время титанов, когда мы приезжали на каждый фестиваль, а там были Висконти и Антониони. И тогда кино поворачивало человеческие судьбы. Такого сейчас нет. Но есть магический кристалл кинематографического сидения в зале, когда на тряпке начинают ходить человечки и что-то между собой выяснять, а ты в это втягиваешься, через десять минут понимая, что ты сам – один из этих человечков. И тебя волнует то же самое, что этого человечка. Все встает на место.

– А если развернуть мой вопрос в сторону аудитории? Есть у Феллини фраза, которую вы и сами нет-нет да и вспоминаете: "Я себя чувствую самолетом без аэродрома. Мой зритель умер". Ваш зритель подает признаки жизни?

– Да. Я сейчас набрал новый курс во ВГИКе. Первый курс. Это совершенно другие люди, чем были четыре года назад.

– Вам есть о чем поговорить с ними?

– Я с ними разговариваю об Апдайке. И о множестве вещей, о которых мне просто не с кем поговорить.

– После смерти Ганди.

– Да, после смерти Ганди. Произошла колоссальная личностная революция за последние четыре года. Студенты научились не использовать интернет, а общаться с интернетом. Это абсолютно другое дело. Это не в гугле написать запрос "кто такой знаменитый режиссер Годар". Это другое уже. Мне девочка в 16 лет написала вступительную работу на режиссерский факультет о разности преображения плоскости экрана у Форда и у второго режиссера, которого я сам не знал. И вот она пишет, что, конечно, у Форда все глаже и лучше, но все равно Форд гламурен рядом со вторым. Разница в том, что второй прошел Первую мировую войну, участвовал в нескольких газовых атаках, у него другое отношение. Поэтому его преображение классического экранного пространства носит совершенно другое человеческое содержание.

– Где вы нашли эту абитуриентку?

– В какой-то заднице под Пермью.

– Обратите только внимание на то, что эти новые прекрасные люди – не чучхеисты. В отличие от вас.

– Я их обязательно обращу в свою веру.

– Не надо. У меня последний вопрос. Возможно, он самый важный. Это правда, что вы пишете сценарии голым?

– Когда жарко, да. Зимой могу и не голым писать. Даже в шапке зимней могу писать.

– Опять вы мифы развеиваете. Вы просто говорили, что только голым вы себя чувствуете по-настоящему свободным, потому и пишете так. Читал я про вас такое.

– Просто жарко. И очень хорошо голым писать. Очень хорошо. Голым.

Источник

Концерту «Аквариума» отказали в концертной площадке

Фото: Олег Харсеев

Запланированный на 27 мая в Хабаровске концерт группы «Аквариум» Бориса Гребенщикова отменен. Организаторы дальневосточных гастролей ООО «Партер ДВ» объявили о начале возврата билетов из-за последовательных отказов хозяев концертных площадок без внятного объяснения причин. В СМИ и блогосфере города распространена неподтвержденная информация о получении руководством площадок и региональным Министерством культуры из неназываемого ведомства в Москве некоего черного списка артистов. Представители местного концертного бизнеса эту информацию не подтверждают, хотя и намекают на возникшие «наверху» проблемы.

Организатор дальневосточных гастролей группы «Аквариум» Бориса Гребенщикова ООО «Партер ДВ» объявило об отмене запланированного на 27 мая выступления в Хабаровске. В понедельник начался возврат билетов в кассах. По словам организаторов, каждому при предъявлении паспорта вернут полную сумму за вычетом 5% банковской комиссии.

Вначале предполагалось, что 23 мая группа приедет в Благовещенск, затем выступит Хабаровске и Комсомольске-на-Амуре, а потом даст концерты во Владивостоке и Южно-Сахалинске. Однако организаторы сообщили о сложностях с площадками в столице Приамурья и Комсомольске-на-Амуре. Окончательная дата концерта в Хабаровске также несколько раз менялась, пока устроители тура пытались договориться о месте концерта. Сейчас на сайте компании «Партер ДВ» значатся только два дальневосточных города, где намечены концерты,— 28 мая запланировано выступление во Владивостоке и 30 мая в Южно-Сахалинске.

Как сообщили “Ъ” в «Партер ДВ», группе отказали хозяева трех подходящих площадок Хабаровска. «Концерта не будет. “Великано” (частный клуб.— “Ъ” ) тоже отказал. Комментировать ничего не будем, поскольку СМИ искажают наши слова, дают непроверенную информацию о ситуации»,— заявила представитель компании.

В конце прошлой недели в местных СМИ прошли сообщения со ссылкой на руководителя компании-организатора Виктора Сербина о том, что продажа билетов вынужденно прекращена в связи с отказом руководства «Платинум Арены», краевого Музыкального театра, а также частного клуба «Великано». При этом господин Сербин подчеркивал, что темпы продажи билетов сулили аншлаг. Также появилась неподтвержденная информация о получении руководством площадок и региональным Министерством культуры из неназываемого ведомства в Москве некоего черного списка артистов.

Так, хабаровский блогер fr_hamlet (проживающий в Хабаровске иеромонах Никанор, поклонник группы «Аквариум».— “Ъ” ) сообщил, что «организаторы тура решили лично пообщаться как с представителями оной влиятельной инстанции, так и с начальником управления культурной политики Министерства культуры Хабаровского края госпожой Леховицер (Натальей Леховицер.— “Ъ” )». «Им сказали, что из Москвы якобы получен черный список недостаточно патриотичных артистов, которым нежелательно предоставлять площадки. В нем, помимо БГ, еще и Шевчук, Арбенина, Макаревич, Ротару, Лорак, Малинин, Нойз-Эм-Си и другие. Также было сказано, что поднимать шум смысла нет, ибо все равно ничего не докажете»,— рассказал блогер.

В краевом Минкультуры эти сведения опровергают. «На нашей площадке (в краевом Музыкальном театре.— “Ъ” ) концерта не будет, потому что она занята. Другого комментария дать не могу»,— ответила “Ъ” Наталья Леховицер. Пресс-секретарь Министра культуры Екатерина Щукина дополнила, что министерство «не регулирует другие площадки» и «подобным черным списком не располагает».

И. о. начальника управления эксплуатации СЗК «Платинум Арена» Андрей Харин сообщил “Ъ”, что ничего не знает о существовании черного списка, причины же отмены концерта рекомендовал искать «наверху», не уточнив, впрочем, где именно. В клубе «Великано» от комментариев отказались.

Это не первый подобный случай с отменой концертов в Хабаровске — в 2014–2016 годах возникали сложности с выступлениями у Дианы Арбениной, Софии Ротару, Ани Лорак. «Мы опечалены сообщением о проблемах с проведением концертов, не понимаем причины этого и надеемся, что концерт в Хабаровске все-таки может состояться. Вся информация, которая нам известна на данный момент, содержится в письме отца Никанора. P. S. Жаль, мы очень хотели сыграть в Комсомольске-на-Амуре»,— говорится в заявлении группы.

Эрнест Филипповский, Евгения Сычева, Вадим Пасмурцев, Хабаровск

Источник