Артист превратил детскую сказку в музыкальный триллер.

Из веселого и, казалось бы, безобидного текста писателя Николая Носова «Приключения Незнайки и его друзей» эксцентричный Петр Мамонов, известный своими музыкальными сумасшествиями, сделал психоделическое звуковое действие. Из каждой главы он придумал номер, наговаривая истории про сказочных героев книги под музыку — все время разную и все время безумную, наполненную шумами, дисгармониями и странными ритмическими перебивками.

Фото: пресс-служба артиста

В течение долгих лет после того, как окончательно распались легендарные «Звуки Му», артиста можно было увидеть только в кинофильмах и на театральных подмостках, но совсем недавно он решил собрать группу из молодых музыкантов, не мудрствуя лукаво, назвал ее «Совершенно Новые Звуки Му» и сделал с ней программу «Приключения Незнайки». За несколько показов она обросла новыми деталями, подробностями, и на прошлой неделе рок-авангардист показал ее в одном из столичных театров в честь своего 65-летия.

Зрители слышат звуки в темноте, свет постепенно зажигается, из-за кулисы высовывается кривая нога, потом рука, голова — Петр Мамонов крадется на сцену с деревянной доской, болтающейся на шее. Оказывается, что это перкуссионный инструмент, с которым артист совершает на первый взгляд безумные манипуляции, бьет по нему микрофоном, извлекая нужное ему звучание. Подобных эпизодов в музыкальном спектакле Мамонова очень много. Каждый жест и каждый звук, каждое появление и исчезновение его музыкантов со сцены оправданны. Партитура не иллюстрирует «Незнайку» в специфическом прочтении, но создает атмосферу: в программе есть и лирические темы, и музыкальные боевики, и что-то похожее на хоррор. Сам виновник торжества тоже может создать устрашающий вид, изображая доктора Пилюлькина как зомби-робота, или заставить зрителей засмеяться, показывая, как Незнайка пытается сочинять стихи. Отрывки из сказки чередуются с авторскими композициями Мамонова, в которых он то поет, то бормочет, как будто читает заклинание, про каких-то старух, гробы, воду, стекающую в воронку на дне ванной, читает стихи про одиночество человека во вселенной и умирающую реку. Чтобы понять, как эти экзистенциальные причуды перекликаются с шутливыми историями про жителей Солнечного города, нужно, кажется, быть автором программы — настолько необъяснимы порой пугающие и всегда интригующие мамоновские миры.

Хотя группа «Звуки Му» и входила в Московскую рок-лабораторию, назвать творчество ее основателя просто роком язык не поворачивается, настолько не вписывается оно в привычные рамки. Сумасшедшая лирика в нем сплетается с диковинными звуками, резкими жестами, сюрреалистическими мыслями и элементами перфоманса. Причем образ городского сумасшедшего — не придуманный, Петр Мамонов всегда казался окружающим не от мира сего. Причуды начались с детства: несмотря на наличие интеллекта и хорошее происхождение (артист родом из интеллигентной семьи — его отец был инженером, специалистом по доменным печам, а мать — переводчицей со скандинавских языков), его дважды выгоняли из средней школы за то, что он «устраивал цирк». По воспоминаниям друзей, музыкант всегда был очень пластичным, любил и умел отлично танцевать, эпатировал окружающих, всегда вызывая к себе интерес. До «Звуков Му» у него была команда «Экспресс», исполнявшая сильно искаженные хиты Led Zeppelin, The Beatles и The Rolling Stones. «Звуки Му» появились значительно позже (первый большой концерт состоялся в 1984 году). Потом было вступление в Московскую рок-лабораторию, эксперименты — удачные и не очень, постоянные гастроли, в том числе и по дальнему зарубежью. После ряда концертов во Франции, Германии, Великобритании и Америке команда распалась, потом — собралась снова и окончательно прекратила свое существование в 1996-м. Однако увлекательная творческая история Петра Мамонова на этом не закончилась. Уже почти 30 лет он играет в театре и кино. В фильмографии артиста около 20 картин, в которых он исполняет самые разноплановые роли — от алкоголика-саксофониста в «Такси-блюзе» до монаха Анатолия в «Острове» и Ивана Грозного в фильме «Царь». Особые отношения сложились у Петра Николаевича и с театром: с начала 90-х он прославился своими яркими моноспектаклями, среди которых были такие работы, как «Лысый брюнет», «Есть ли жизнь на Марсе?», «Шоколадный Пушкин». Все они сильно выбиваются из общего российского театрального контекста, как и песни Мамонова — из музыкального. Харизма Петра Мамонова уникальна, сравнить этого персонажа можно разве что с Олегом Гаркушей из «АукцЫона», но для первого, кажется, границы между сценой и закулисьем не существует: в обычной жизни он удивляет окружающих не меньше, чем на своих концертах.

Наталья Малахова

Источник

«История России – это борьба невежества с несправедливостью»

А «герой нашего времени» – дебил. Так говорит Вася Обломов

Фото: РИА Новости/Кирилл Каллиников

Песни Васи Обломова (псевдоним Василия Гончарова) в представлении не нуждаются. «Еду в Магадан», «Кто хочет стать милиционером?», «С чего начинается Родина», «Любит наш народ всякое говно» (последняя записана совместно с Сергеем Шнуровым и Noize MC). Композиции Обломова – всегда политический манифест. Одни названия чего стоят: «Гребаный стыд» (исполнена совместно с Гариком Сукачевым), «Пора валить», «Национальная идея». В клипе на песню «Письмо счастья» алкоголики в исполнении актера Максима Виторгана и писателя Сергея Минаева пишут письмо премьер-министру (на тот момент – Владимиру Путину) с прославлением его поступков. Песня «Пока, Медвед!», исполненная автором совместно с Ксенией Собчак и Леонидом Парфеновым и остро критикующая конъюнктурность политической позиции президента Дмитрия Медведева, всего за сутки набирала более миллиона просмотров в интернете (позже троица записала еще две песни с говорящими названиями «ВВП» и «Рэп-молебен»). Песня «Своих не бросаем» посвящена бегству с Украины Виктора Януковича, лирический герой трека «ИМХО» требует от Обломова высказываний про Крым, а в «Песне военных лет» высмеивается «ватничество» современной российской политики. Кроме того, Обломов сотрудничал со знаменитым проектом Дмитрия Быкова и Михаила Ефремова «Гражданин поэт»: Ефремов в образе Николая Васильевича Гоголя прочитал рэп о Юлии Тимошенко на мелодию Обломова... Не так давно Василий показал екатеринбуржцам новый альбом «Многоходовочка!», а после ответил на вопросы читателей и редакции Znak.com.

Из всей либеральной рок- и поптусовки с Обломовым еще не сотрудничал, кажется, только Шевчук Фото: РИА Новости/Рамиль Ситдиков

«Какое говно вам больше не нравится – собачье или коровье?»

– Василий, вы часто говорите, что история России не знает ни одного случая, когда власть поворачивалась лицом к народу, вступала с ним в диалог…

– История России – это борьба невежества с несправедливостью.

– Какой последний закон возмутил вас больше всего?

– Вопрос из серии: какое говно вам больше не нравится – собачье или коровье?

– Вы твердый сторонник того, что на выборы обязательно нужно ходить. Даже как-то специально прилетели домой в Ростов-на-Дону, чтобы проголосовать…

– Не ходить на выборы и думать, что это тебя не касается, – это глупость чистой воды. Если половина страны сходит на выборы и результаты окажутся далекими от того, что нарисует телевизор, этот номер вряд ли прокатит. А когда ты дома все проспал, то тебе могут нарисовать все что угодно. Так у нас и происходит.

"Если человек хочет приносить пользу обществу, надо давать ему шанс" (на концерте в поддержку Алексея Навального) Фото: РИА Новости/Владимир Песня

– На выборах мэра Москвы в 2013 году вы поддержали Алексея Навального. Чем он вас привлек? Не изменили к нему отношения после громких судебных процессов?

– Считаю, если человек хочет приносить пользу обществу, то надо давать ему шанс. Не понравится – выберешь другого. Что до уголовных дел и независимого суда, то примеры Анатолия Сердюкова и Евгении Васильевой говорят сами за себя.

– Читатель Гавриил спрашивает: «Откуда взяться пассионарному народу, если четыре пятых территории абсолютно непригодны для проживания?» Может, это суровая природа формирует наше пассивно-философское отношение к жизни?

– Суровая действительность, конечно, имеет свои последствия. Но вообще искать виноватого в своих проблемах – наша национальная черта.

— Вы считаете, что «гражданская позиция должна быть у всех, даже у ассенизатора». А свою как формулируете?

– Моя позиция: государство должно быть для человека, а не наоборот. Главной ценностью страны должны быть живущие в ней люди, а не полезные ископаемые. У нас же до сих пор в общественном сознании ископаемые ценятся больше людей. Я считаю, кем бы человек ни работал, он должен чувствовать, что у него есть права.

"Главной ценностью страны должны быть живущие в ней люди, а не полезные ископаемые" Фото: РИА Новости/Валерий Левитин

– Недавно в Екатеринбурге открылся «Ельцин Центр». Как вы относитесь к первому президенту России?

– По-моему, «Ельцин Центр» – лучший музей современной истории России. Он о времени и о стране. Более-менее объективно рисует картину того, что было. К фигуре же первого президента у меня отношение неоднозначное. Время перемен никогда не проходит гладко. Но успехи «нулевых» во многом связаны с тем, что было для этого сделано в 1990-е годы. А дно, к которому мы стремимся сейчас, связано как раз с тем, что в последующие 15 лет страной руководили очень «мудрые» люди.

«Лежать на диване – это не особый путь»

– Вы как-то сказали, что если взять тексты десяти самых популярных песен на «Русском радио», то это и будет картиной внутреннего мира большинства россиян. Неужели считаете, что по шлягерам, под которые люди шашлыки жарят и на свадьбах танцуют, можно судить о нравственном состоянии общества?

– Не знаю ни одного образованного человека с развитым музыкальным вкусом, который плясал бы под Кая Метова или жарил мясо под песни Ирины Аллегровой. Ты – то, что ты ешь, слушаешь, читаешь, смотришь... Можно взять еще десять самых популярных газет и телепередач и увидеть, чем интересуется наш народ. Русская свадьба – тоже пример нашего мироощущения. У «Русского радио», кстати, когда оно появилось, даже слоган был: «Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива».

– То есть по-прежнему считаете, что героем нашего времени является невежда и неуч? Совсем не верите в современников?

– Как были дебилами, так ими и остались.

"Ты – то, что ты ешь, слушаешь, читаешь, смотришь" Фото: РИА Новости/Сергей Ермохин

– А вот наткнешься на телепередачу «Умники и умницы» и понимаешь, что все не столь беспросветно. В конце концов, еще в Древней Греции костерили молодежь, утверждая, что эти невежды все погубят…

– А наткнешься потом на рейтинг программы «Умники и умницы» и понимаешь, что в действительности дело обстоит еще хуже. И до уровня Древней Греции нам довольно далеко. Это же еще Чехов сказал: «Проблема не в оптимизме или пессимизме, а в том, что у 99 из 100 нет ума».

– Ваши слова: «Хамство, глупость и безответственность… Если мы изживем эти черты, то и дороги будут другими, и вообще страна заживет другой жизнью». Разве это не утопия? К сожалению, в России всегда были ужасные дороги, но они не мешали творить историю Пушкину и Гоголю, Чайковскому и Глинке, Вернадскому и Менделееву...

– Ну, так фразу про дураков и дороги как раз и приписывают Гоголю. При этом, какая связь между плохими дорогами и заслугами этих людей, непонятно. Это как говорить, что раньше люди мылись раз в неделю, жили при лучине, думали, что принимать душ каждый день – это утопия, и ничего. Ломоносов, может, и дошел пешком до Москвы, но представляете, сколько людей так и не дошли. Сейчас для нас и нормальный водопроводный кран отечественный сделать – это утопия. Поставишь отечественный – и дома сразу утопия. В общем, сравнивать условия и уровень жизни надо согласно временному отрезку. Цивилизация развивается, а лежать на диване – это никакой не особый путь.

«Олег Газманов – очень социальный певец»

– Василий, уже лет шесть, как вы пишете песни, оперативно откликаясь на политическую повестку. Не жаль, что некоторые, вполне удачные, теряют актуальность из-за того, что изменилась политическая конъюнктура?

– У меня много разных песен, и большинство из них о вечном. Даже если они написаны по какому-то поводу. За все эти годы актуальной перестала быть лишь песня «Пока, Медвед», поскольку ее главного героя все забыли. Большинство же песен все-таки про глупость и безразличие, а этого у нас с головой хватает.

– Когда-то в группе «Чебоза» вы приняли решение больше не петь на концертах ваш хит «Васильки», потому что это песня шутливая, а шутка, многократно повторенная, перестает быть смешной. Но ведь у Васи Обломова много шутливых песен, как быть с ними?

– «Васильки» прежде всего стилистически выбивались из концертной программы, и в какой-то момент это надоело. Если в репертуаре Обломова мне что-нибудь надоест, перестану петь.

"Большинство моих песен о вечном - про глупость и безразличие, а этого у нас с головой хватает" Фото: РИА Новости/Валерий Левитин

— У вас есть объяснение, почему сегодня в своем творчестве остросоциальные темы поднимают исключительно артисты «читающие»: вы, Noize, Баста, Каста, 25-17, а не поющие? Рэперы, а не рокеры?

– Зря вы так. Олег Газманов, по-моему, очень социальный певец – все про Отечество поет. Александр Маршал недавно сравнил в песне сбитый военный истребитель у чужой границы с расстрелянными французскими журналистами. А Вика Цыганова и подавно спела гимн несуществующей Новороссии. Тимати опять же смог в песне обвинить Обаму в конфликте России и Украины.

– Вы выступали музыкальным продюсером альбома Вячеслава Бутусова, продюсировали песню для Михаила Боярского. Почему больше этим не занимаетесь?

– Пиратство все погубило. У лэйблов нет возможности вкладывать деньги в то, что невозможно продать и хотя бы отбить вложения.

– 2016-й назван Годом российского кино. Ваши отношения с кинематографом складываются успешно, а что из последнего вас зацепило как зрителя?

– Рекомендую всем замечательный фильм «Трамбо» (драма 2015 года о временах маккартизма и «охоты на ведьм» в Америке – прим. ред.).

Справка

Василий Гончаров, широко известный под творческим псевдонимом Василий Обломов, родился в 1984 году в Ростове-на-Дону. Получил два высших образования – историческое и юридическое. С 1999 года является лидером группы «Чебоза». На сегодняшний день в «активе» Обломова – альбомы «Повести и рассказы», «Стабильность», «Ломки Васи Обломова», «Многоходовочка!». У его официального канала на YouTube более 40 млн просмотров.

«Еще Чехов сказал: "Проблема не в оптимизме или пессимизме, а в том, что у 99 из 100 нет ума"» Фото: РИА Новости/Александр Уткин

Певец попробовал себя и в кинематографе: написал заглавные песни к фильмам «Духless», «Духless-2» и «Джентльмены удачи» (ремейк классической советской комедии), снялся в картинах «Корпоратив» и «Призрак».

Свою гражданскую активность Обломов проявляет не только в творчестве: он – один из немногих деятелей российской сцены, выступивших на самом массовом митинге протеста против фальсификации результатов выборов Госдумы, прошедшем 24 декабря 2011 года на проспекте Сахарова в Москве, а в 2013 году Обломов исполнил несколько песен на концерте в поддержку кандидата в мэры Москвы Алексея Навального.

Вопросы задавал Алексей Климов

Источник

Deep Purple включены в Зал славы рок-н-ролла в Кливленде.

Как сообщаетThe Hollywood Reporter, в Зал славы вошли также Cheap Trick, Chicago, реперы N. W. A. и блюз-гитарист Стив Миллер. Для включения исполнителя или группы в Зал славы необходимо, чтобы с момента выхода их первой записи прошло как минимум 25 лет.

Торжественная церемония прошла в Бруклине в Barclays Center.

Процедура включения музыкантов в Зал славы проводится с 1986 года. Номинантов отбирает комитет из тысячи экспертов — журналистов и представителей музыкальной индустрии.

Христианский панк-музыкант Константин Косячков представляет "антипутинскую" песню "Дети Ильича"

Константин Косячков на фестивале "Мой час" в Киеве

Киевская панк-группа "Водолечебница" представила новую песню "Дети Ильича".

Каждому вору дали украсть Каждой собаке бросили кость А на посту пограничник стоит Матом орет и зубами скрипит

Эти часы полвека стоят Это знамя затерлось до дыр Дедушка Ленин снова живой Дядя Володя достал пулемет

Пограничник заходит, цепями звеня "Пришли раньше времени мучить меня Всех постреляю, всем шкуру спущу Я никого никуда не пущу!"

Один из авторов этой песни – живущий в Торонто поэт и музыкант Константин Косячков называет ее антипутинской

– Расшифровывать тексты песен – не очень разумное занятие, но, наверное, можно сказать, что ваш герой хочет вырваться из-под гнета государства. Правильная интерпретация?

– Если в общем и целом, то да. Здесь есть определенная подоплека, потому что я написал эту песню в сотрудничестве со своим другом Гешей Ушивцом. Мы оба выросли в одном дворе, с раннего детства не любили Советский Союз, пытались всячески с ним бороться теми способами, которые тогда были, – рок-н-ролл, Виктор Цой, Егор Летов, цитаты из которых мы использовали в этой песне.

Павел Ушивец (руфер Мустанг) покрасил звезду на Котельнической набережной

– Ваш герой говорит: "Я желтую синим покрашу звезду". Это ведь то самое, что сделал руфер Мустанг в Москве. Наверное, далеко не все наши слушатели знают, что он – сын Геннадия Ушивца, с которым вы работали над песней.

– Да. Поскольку папа писал песню, тут есть определенный личный момент. "Я желтую синим покрашу звезду" – это было от папы, конечно же.

– Вы назвали свою песню антипутинской. Наверное, это преувеличение? Что в ней, собственно, антипутинского?

– С моей стороны это не преувеличение, потому что моя позиция очень активна в этом плане. Я участник первого Майдана; второй Майдан я, к сожалению, пропустил, потому что уже уехал в Канаду. Но я приехал в марте в Украину сразу же после первой части событий. Конечно же, то, что происходит в России, мне не нравится. Я сам русский, мой дедушка приехал из Москвы, и я не согласен, что Россия должна идти тем путем, которым она сейчас идет.

– А куда должна?

– Более цивилизованным путем, как идет Украина, еще лучше Польша, Чехия, Прибалтика. Я хотел бы видеть Россию идущей в направлении, в котором идут страны, которые хотят стать более демократическими, гуманистическими, более открытыми, свободными.

– Если прислушаться к герою вашей песни, то, кажется, он советует эмигрировать, думает, что свободы можно достичь сейчас, только уехав из России.

– Я не совсем с этим согласен. Я большой агитатор эмиграции, потому что моя эмиграция прошла успешно, эмиграция моих друзей произошла очень хорошо. Кстати, мы начали сайт iRodina. Но, конечно, уехать – это не единственный способ освободиться. Наоборот, я почитаю и благодарю тех, кто не уехал, а остался, тех, кто борются, делают все возможное, чтобы изменить страну. Конечно же, это легче делать изнутри.

– Итак, ваш опыт эмигранта легкий и удачный?

– У меня очень удачный опыт. Я живу в Торонто. Мы приехали сюда с семьей 10 лет назад. Мой отец – ученый, и поэтому у нас был достаточно простой эмиграционный процесс, по семейной линии нам дали много баллов. Когда мы переезжали, я был готов заниматься чем угодно: и пиццу развозить, и на стройку идти. Так получилось, что мне подтвердили мою лицензию учителя киевского пединститута, и я устроился на работу в школу, с работой получилось очень хорошо. У нас был хороший английский, хорошие друзья. Мы верующие, поэтому попали сразу в хорошую церковь, сразу появилась компания. Очень здорово все получилось, мы никогда не жалели о том, что уехали.

– Разные бывают эмигранты. Вот, например, пианистка Валентина Лисица оказалась большой сторонницей "Русского мира", Донецкой народной республики. Ее взгляды многих шокировали – в частности, в Торонто, где был отменен ее концерт. Вы слышали об этой истории?

– Честно говоря, не слышал, но возможно, причина в том, что я не сильно соприкасаюсь с русским миром в Торонто. Тут люди самые разные, как и везде. Есть русский район – немножко геттообразный, я думаю, там много сторонников Донецкой народной республики. Хотя, с другой стороны, много людей приехали из России, и, мне кажется, у них более здравое представление о мире, о России, о Путине.

– А что бы вы посоветовали молодым людям в России, которые сейчас размышляют, уезжать или нет? Да и в Украине немало людей, которые думают, что идеалы Майдана не вполне воплотились и лучше перебраться в какую-нибудь страну, где все эти свободы уже изначально есть.

– Честно говоря, на месте молодых людей я лучше бы уехал. Я понимаю, что это хуже для страны, но это лучше для них. Если выбирать между коллективным интересом и индивидуальным, я бы, конечно, выбрал индивидуальный, потому что счастье всегда дороже и важнее. Если бы это были мои дети, мои друзья, – конечно же, я бы им советовал уехать. Молодые люди легко освоятся, им легко продвинуться, им легко все начать сначала. Что касается более взрослых людей, тут, конечно, вопрос спорный. Но молодым людям, если они задумываются об эмиграции, конечно, советовал бы решиться на нее и начать новую жизнь в лучшей стране.

– У вас есть песня "Бродский" – это ведь тоже песня об эмиграции?

– Да. Там есть хорошая предыстория. Дело в том, что там есть Володя Высоцкий и Иосиф Бродский. Есть такая легенда о том, что когда-то Бродский сказал о Высоцком, что если бы этот парень выбросил гитару, то, может быть, из него вышел бы неплохой поэт. Хотя это было немножко саркастически сказано, Высоцкий схватился за эту фразу и всю жизнь рассказывал, что сам Бродский меня отметил, как возможного поэта. Это, конечно, очень относительно, потому что многие люди считают, что Высоцкий более серьезный поэт, чем Бродский. Тем не менее, этот миф мне очень понравился, я создал свой миф в этой песне о том, что Бродский был первым, и по его следам шел Высоцкий. Как в Библии говорится об Иоанне Крестителе и Иисусе, который шел за ним. Два русских поэта, которые внесли очень серьезный вклад в то, что я очень люблю – питерский рок. Собственно говоря, многие называют Высоцкого первым поэтом. Если кто-то проложил путь до него, то это, конечно, поэты Серебряного века, и последний из них Бродский.

– Как вы оказались в группе "Водолечебница"? Или вы не участник группы?

– Формально я не участник группы, я просто друг Стаса Кожевникова, который является лидером этой группы. Это небольшая панк-группа, христианская, как ни странно, которая воспитала целое поколение молодых неформальных христиан. Я очень горжусь знакомством с этим человеком. Я всю жизнь занимался христианской музыкой. В христианских кругах очень близкое общение. Многие группы, которые могут знать неверующие люди, они христианские: например, "Новый Иерусалим" в Минске, группа "Дружки" в Питере. То есть это очень близкое комьюнити, все друг друга знают и сотрудничают. Музыка и аранжировка песни "Бродский" была написана достаточно известным человеком, который был саунд-продюсером киевской группы "ВВ", а до этого основателем культовой группы начала 90-х "Работа хо", когда был подъем киевского рок-клуба. Поэтому это всё коллаборация, общение, и я считаю, что лучший способ писать песни – это писать их в сотрудничестве и дружить с хорошими людьми.

– Но панк-музыка и христианство довольно редко сочетаются, согласитесь?

– Я с этим не согласен, потому что меня в свое время очень коснулся альбом группы "Трубный зов" – это была хард-роковая группа, которая пела христианские слова, Валерий Баринов был ее лидером. Я в то время был очень далеко от христианства, от Бога, но, послушав эту группу, я впервые услышал Евангелие. Я считаю, что Бог чаще говорит в каких-то необычных ситуациях, через какие-то необычные методы. Рок-музыка – это великолепный метод, панк-музыка, панк-культура, она не религиозная, но христианская – это разные вещи. Я пришел к Богу вообще интересным способом. На своей кухне я просто спросил Бога: "Бог, если ты есть, измени мою жизнь". Он изменил мою жизнь. То есть это не было связано ни с церковью, ни с религией. Многие мои друзья стали христианами именно таким образом. То есть это все неформальное христианство, скорее общение с Богом, дружба с Богом. И тут панк очень даже в тему получается, рок-музыка, какая-то альтернативная культура, даже альтернативное мировоззрение.

– Группа "Трубный зов" преследовалась при советской власти. Если не ошибаюсь, их призвали в армию…

– Там жестче было. Баринова посадили в тюрьму, подсадили к нему людей, которые его избивали постоянно, ребра ломали… на психотропные средства подсаживали, закалывали в дурке потом. Очень жестко было на самом деле. Он потом уехал, за него заступались большие звезды из рок-мира, которые помогали свободным рок-н-рольщикам советским.

– Что-то вроде Pussy Riot в 80-е годы…

– Я думаю, даже похлеще, они пострадали серьезнее, чем Pussy Riot, там серьезнее были физические пытки, и это было очень страшно. Люди прошли через это и победили.

– Вы слушаете новую русскую панк-музыку?

– Я не очень в курсе, к сожалению, – получилось так, что я застрял в христианской культуре. В Америке, в Канаде ты необязательно поешь про Бога, ты просто несешь христианские ценности. У меня был потрясающий опыт: огромный стадион, и туда приехала группа "Корн". Гитарист группы "Корн" – верующий, у нас был общий знакомый, я пошел на концерт, после концерта мы поставили столы прямо в коридоре, откуда возвращалась публика. Уэлч, гитарист "Корна", забрался на стол вместе со своим другом Филди, басистом "Корна", они начали проповедовать об Иисусе, молиться за больных, исцелять. Просто была великолепная вечеринка. Кто бы знал, что группа "Корн" – двое рожденных свыше верующих? Такие связки интересные происходят.

– Очень любопытно, как это произошло – вы обратились к Богу на кухне, и он изменил вашу жизнь? Как он это сделал?

– Если быть честным до конца, то это было в туалете. Я даже шучу, что я – туалетный верующий. У нас жило в квартире семь человек – это была семья моих родителей, семья дедушки с бабушкой, и единственное тихое место – это был туалет. Я зашел в туалет, закрыл дверь, так мне было плохо, сказал: "Бог, если ты есть, пожалуйста, что-то сделай со мной, потому что не могу больше". Тогда как раз я был по уши в рок-н-ролле, у меня была группа "Республика", мы должны были ехать в тур в Западную Европу. Но я вдруг понял, что то, к чему я стремился всю жизнь до этого, – мне было 19 лет всего, и я хотел стать рок-звездой, – вот уже близко, но это не то, не то, что хотелось в жизни. Удивительно, что я стал эмоционально переживать Бога буквально на следующие дни, я начал смеяться, плакать, были совершенно сумасшедшие переживания. Я знал, что Бог прямо сейчас здесь рядом со мной, он обнимает меня, он говорит, как любит меня. Уже потом я встретил верующих, они мне объяснили, что к чему, открыли мне Библию. В принципе это было абсолютно без человеческих рук – я и Иисус, больше никого. И "Трубный зов" немножко, спасибо Баринову.

– Вы уже создали свою группу, это какой был год?

– У нас была группа "Республика", это был 1989 год. Мы неплохо развивались. У нас была любимая группа Сocteau Twins из Великобритании. Приехал ее продюсер, был большой фестиваль "Интершанс", они нас заметили, сделали нам тур по Западной Европе. Как раз тогда я понял, что просто не могу дальше продолжать. Можно сказать, развалил группу: точнее, она развалилась сама, так получилось, потому что ценности были противоположные. Я немножко подвел своих друзей, к сожалению, но обрел что-то большее и потом стал заниматься христианской музыкой, которая тоже получилась достаточно успешной. Я был одним из первых, кто начал писать христианские песни, тогда ничего не было, особенно в начале после развала Советского Союза. Есть песня "Я пойду за тобой", которую стали петь в церквях, она хорошо разошлась. Многие даже не знают мое имя, но они знают песню "Я пойду за тобой". Потом у нас была группа "Масада" – это одна из первых русскоязычных христианских групп, она тоже неплохо разошлась. То есть в принципе христиане нас знают, мы много лет путешествовали, было замечательное время, еще до эмиграции в Канаду, когда мы ездили по Советскому Союзу, в частности.

– Вы против Путина, а ведь Путин – поборник русского православия.

– То, что происходит в православной церкви, мне неприятно. Я видел какие-то попытки изменения системы в начале 90-х, было меневское прогрессивное движение, попытки сдвинуть систему. Но Бог и система – это вещи несовместимые. Когда Бога засовывают в какую-то коробочку, он там сидеть отказывается. Протестантские круги мне ближе, да и то в протестантских, вы знаете, есть десятки тысяч деноминаций, я не могу себя причислить ни к одной деноминации, потому что обычно, как только появляется какая-то коробочка, какая-то деноминация, Бога там становится все меньше и меньше, все больше обрядов, все больше человеческих устоев. Это, конечно, совсем не то христианство, которое близко моей душе.

– Тем не менее, вы сказали, что в Торонто сразу нашли церковь, которая вам близка. Что это за церковь?

– Дело в том, что в Торонто было движение, называлось Toronto Airport или Toronto Blessing. Небольшая была церквушка, сто человек, и там вспыхнуло то, что называется пробуждением, люди начали переживать Бога очень сильно, исцеляться, смеяться. За 10 лет 4 миллиона посетителей было в этой церкви. Меня это движение коснулось еще в Украине, приезжали миссионеры, поэтому я уже знал, когда ехал в Торонто, что хочу быть в этой церкви. Мы поселились через квартал от этой церкви, я туда на велосипеде ездил каждый день. До сих пор я дружу с ними, но это не единственная церковь, с которой я поддерживаю отношения.

– А как панки, ваши друзья, смотрят на ваши христианские увлечения?

– К сожалению, неверующие панки от нас открестились, поэтому остались только верующие. В Киеве даже была неформальная церковь, где было прославление, церковная музыка в стиле хэви-металл, в стиле панк-рок. То есть в конце 90-х годов это было большое движение, в Украине несколько миллионов человек стали верующими. Из этих нескольких миллионов десяток тысяч было неформалов. Было очень мощное в Киеве движение христианской музыки, была куча групп, типа Holy Blood, была такая тяжелая команда металлическая. Была "Линия по производству лейкопластырей", панковская команда. То есть было очень много хороших групп, которые, к сожалению, не все сохранились. Геша Ушивец по-прежнему поет и с большим успехом, его очень любят.

– Вы знакомы с его сыном Павлом, руфером Мустангом?

– Конечно, его сын вырос, можно сказать, у нас дома, потому что Геша и его семья приходили к нам домой чуть ли не каждый день тогда. Можно сказать, Паша вырос у нас на глазах, мы очень гордимся тем, что знаем его с нулевого возраста. Мы были свидетелями на свадьбе у Геши, так что мы в какой-то степени Пашины родственники.

Ирод стреляет из пистолета Детей убивает он вместо Христа То Цой, то Высоцкий, то Пушкин, то Летов, То целые страны бросают с моста

Мы шагаем через Донецк и Луганск А перед глазами Варшава и Гданьск На Сибирской границе Иисуса печать Будешь учить детей Ильича

Дмитрий Волчек

Источник

Борис Гребенщиков хоть и заявил о своем уходе из медийного пространства пару лет назад, до сих пор остается в нем одним из самых обсуждаемых персонажей

31 марта 2016 в 18:09, просмотров: 2604 Не перестающему удивлять публику неожиданными экспериментами гуру, кажется, показался актуальным модный ныне тренд выпуска не полноценных эпических пластинок, а мини-альбомов. И буквально на днях он вместе со своим «Аквариумом» порадовал поклонников макси-синглом «Песни нелюбимых». Прелесть в том, что кроме заглавной композиции, созданной в духе протяжной, довольно мрачной рефлексии, которую можно прочувствовать, например, в его последнем сольном альбоме «Соль» 2014 года, в него вошли две песни, записанные на Кубе, причем с корневыми кубинскими музыкантами. «Собачий вальс» и «Пыль» — эксперимент в чистом виде, во время которого артист наложил тяжеловесные, философские рок-тексты на музыку в духе Buena Vista Social Club, в результате чего получился терпкий содержательно-звуковой коктейль, в котором то острее ощущаются нотки питерской лирики автора, то специфические этнические мотивы. «Начиная с лета 2015‑го мы записывали несколько новых песен, пытались найти их точное звучание, — рассказал Борис Гребенщиков в интервью фан-клубу «Аквариума», опубликованному на его странице в соцсети, — во время записи мой старый приятель, звукоинженер Джерри Бойз, когда-то записавший Buena Vista Social Club и с тех пор периодически бывающий на Кубе, дразнил меня рассказами об исчезающем мире настоящей кубинской музыки. В конце концов я решил, что нужно попробовать записать пару новых песен с корневыми кубинскими музыкантами. В начале января 2016‑го мы отправились в Гавану, а там все произошло легко и просто: день на сверку аранжировки и два дня на саму запись. По настроению «Песни нелюбимых» напоминают «Соль». Та же боль, то же негодование и праведный гнев на происходящее вокруг. Но если «Соль» заканчивается «Stella Maris», и это дает надежду, то «Песни нелюбимых» заканчиваются «Пылью» — песней, которая вызывает противоречивые чувства и беспокойство в душе, создает ощущение, что здесь что-то не так, неправильно, что-то не вяжется... И именно это чувство остается после прослушивания мини-альбома».

Андрей Камакин

Источник

«Вежливому отказу» с самого начала творческой деятельности — а было это, на минуточку, в 1985 году — была свойственна стилевая эклектичность. Музыка группы была по-настоящему авангардной, нестандартной даже для советского андеграунда. Свой девиз коллектив определял так: «профанация тоталитарного героизма». Уже своим необычным звучанием и лирическим героем — тонким эстетом, оказавшимся посреди театра боевых действий — «Вежливый отказ» шел наперекор тоталитаристской действительности, где истинным может быть лишь одно, главенствующее мнение. Многоголосие и полистилистичность «Вежливого отказа», легкий флер абсурда в текстах, «музыка фонем», отсутствие вертикалей в их художественном мире, все это — поэтичный вызов окружающей действительности.

Перед праздничным концертом «Вежливого отказа» в YOTASPACE Роман Суслов рассказал нам о новой концертной традиции, о современном состоянии рок-музыки и о своей роли «диктатора» в управлении коллективом.

автор: Владислав Кроха

Источник

Борис Гребенщиков — об отношениях между властью и культурой

Фото: Александр Коряков

35 лет назад, 7 марта 1981 года, открылся Ленинградский рок-клуб: это было первое в СССР официальное признание неофициального искусства. Об отношениях между властью и культурой в России «Огонек» поговорил с классиком рока, лидером «Аквариума» Борисом Гребенщиковым

— Вот улица Рубинштейна, где 35 лет назад располагался Ленинградский рок-клуб, вот знаменитый зал, дворик… Знаете, что удручает: ничто не напоминает о том, что там был когда-то первый в СССР рок-клуб. Никакой доски, никакой надписи. Бюсты Сталина, например, стоят в витринах многих сувенирных лавок. А про рок-клуб, получается, никакой памяти в городе не осталось.

— Слава богу. Рок-н-ролл — это музыка сегодняшнего дня, сегодняшнего момента. Как только нам начнут ставить памятники, рок-музыка тотчас примкнет к печальному ряду советских монументов. Мне от этого было бы не по себе. Даже памятник Высоцкому или Цою выглядит парадоксально. Дело в том, что эти люди никогда не были частью того строя, который ставит им памятники. Строй за их счет поднимает к себе уважение. Я думаю, что Витька (Виктор Цой.— «О») над этим посмеялся бы, если бы я ему сказал, что ему будут ставить памятники.

— Да, но тут такая вещь. У нас большая традиция несвободы. Но, с другой стороны, есть ведь в нашей истории и примеры свободы. В этом смысле рок-клуб — как раз редкий пример свободы, и памятника он заслуживает…

— Тут я ничего не могу сказать. Это тема для философов. Мы занимаемся делом.

— У нас настоящих философов в стране — вы и еще, может быть, несколько человек.

— Я точно не философ. Я так себе музыкант, который едва-едва сводит концы с концами в смысле качества музыки. Мы вот одну песню не можем закончить уже четыре месяца.

— И что мешает?

— Желание сделать ее идеальной.

— Я вот слышал от вас фразу: «Мы тогда не могли настроить гитары — видимо, мешали местные духи дома культуры».

— Такого я не мог сказать. Когда не строят гитары — это просто неумение их настраивать.

— Может быть, мешает общественная атмосфера?

— А почему она не мешала в 1981 году?..

— Потому что тогда всем было наплевать, а сейчас — нет. Нервная атмосфера.

— Никому не было тогда наплевать. Я напомню — я просто очень хорошо помню это время.

Фото: Александр Коряков

Были песни, их нужно было играть, их нужно было записывать. И мы старались это делать по максимуму. Теперь я слышу, что, оказывается, у нас тогда «ничего не строило»… Как-то мы тогда этого не замечали. И все прекрасно строило. А если бы тогда у нас был еще и продюсер — нынешнее прослушивание альбома «День серебра» (1984 год, пятый альбом группы «Аквариум».— «О») было бы… менее болезненным. Но, к сожалению, продюсера тогда не было. А поскольку сейчас продюсер — это я, то я пытаюсь сделать так, чтобы через какое-то время моим отдаленным потомкам было бы не стыдно слушать нашу музыку.

— Я все-таки вернусь к атмосфере. Это банальность — сравнивать 1980-е годы и нынешнее время. Есть общее?

— Нет. Мое ощущение, что тогда был совершенно другой настрой. Но как раскрыть это… я, честно говоря, не знаю. Сейчас… более дурацкая ситуация. Когда вроде, с одной стороны, Андрей Вадимович (Андрей Макаревич.— «О») — классик, а с другой — его концерты срываются из-за того, что позвонил неизвестный (в Петербурге после анонимных угроз отменили концерт Макаревича, который должен был состояться 7 апреля.— «О»). И всем понятно, что это за неизвестные лица. Но никто этого вслух не говорит.

— Хотя бы мероприятия будут в Петербурге к юбилею рок-клуба, на Дворцовой площади…

— Хорошо! Так пусть музыка живет, пусть новые группы играют. А когда собираются старики, которые совсем не канают на тех, кем они были… Я просто сравниваю музыку, сравниваю фотографии и понимаю, что мы сейчас лучше, чем были в 1981 году. Мы выглядели тогда более секси. Но музыка наша сейчас значительно лучше и сильнее. Мне сейчас больше нравится. Поэтому я спокоен. А когда люди выходят уже на костылях практически и начинают играть то, что они играли, когда им было по 17 лет,— ну, простите, это немного смешно.

И те, кто это устраивает, говорят: дорогие, вы очень хорошие, мы вас очень любили, идите теперь к нам, и мы на вас наварим еще бабок. А им отвечают: да-да-да, мы очень хотим, чтобы памятник нам поставили. Хотя бы сантиметров тридцать, но памятничек — чтобы нас запомнили. Хочется сказать: иди в могилу, зараза.

— Я понял: вы не хотите, чтобы вас превращали в памятник. А любой официоз означает превращение в памятник.

— Не только это. Но и это тоже. Мне просто не очень хочется принимать участие в мероприятиях, которые делает большая структура, с действиями которой я не согласен. С другой стороны, есть позиция музыкантов: мы вас очень не любим, но если вы нам заплатите, то мы сыграем. Мне эта позиция не близка. Если тебе нравится все это — присоединяйся. Если нет — то нет. Но не пытайся мешать одно с другим.

— Все-таки, если вспомнить о том времени…

— Время у нас одно.

— …как получилось, что в 1980-е люди вдруг стали другими? Когда случился этот change? Это ведь происходило спонтанно, неконтролируемо…

— Нет-нет, никакого change. Мы сейчас сидим, говорим, что изменилось? Форма фигур стала другая, а мы какие были — такие и есть. Музыка меняется, мы слушаем, и замечательно.

— Рок-тусовка в Петербурге тоже раскололась, в том числе и по политическим причинам. Как вы отнеслись к этому?

— Можно было бы сказать так (утрируя): «Все разделились, и люди, которые мне были как братья, теперь по другую строну баррикад…» Это примерно то же самое, что вот я жену любил, а потом то ли она меня разлюбила, то ли я ее разлюбил, в общем, мы разошлись. Разве это происходит из-за социальных перемен? Нет. Пришло время. К социуму это не имеет ни малейшего отношения. Если у человека голова устроена по-другому, хорошо. Но праведный гнев тут никак не работает. Нельзя даже сказать, что меня кто-то предал. Меня в жизни никто никогда не предавал.

— Потому что вы не мыслите в категориях предательства.

— Я не понимаю, что это такое.

— А ваше знание про Россию расширилось за эти 35 лет, вы что-то поняли про нее?

— Нет. Россия какая была, такая и осталась. Страшно любимая страна. Только что мы с группой вернулись из Иркутска. Там хорошо. Везде. И главное, что бары везде открыты. И даже в городе Сургуте делают отличные коктейли. Раньше я бы в это не поверил. Я в Нью-Йорке приличного коктейля найти не могу. А в Сургуте его делают.

— Вы всегда говорите о том, что ничего не меняется, с каким-то тайным восхищением. Но это же плохо, когда ничего не меняется. Это признак мертвенности…

— Почему? В Голландии — это же не признак мертвенности. Или в Британии. Какая Британия была, такая и осталась, за тысячу лет ничего не изменилось.

— Люди стали добрее.

— Не-е-ет. Сходи в East End (восточная часть Лондона, которая считается районом расселения бедноты — антипод фешенебельного West End.— «О»). Получи по голове. К музыканту подходят три парня: говорят, мы тебе машину покалечим…

— Изменились представления о норме в целом. Хорошо быть хорошим. Нехорошо проявлять агрессию. Хорошо улыбаться, общаться, выстраивать коммуникацию. Так удобнее жить всем.

— Это было известно давно. Любой торговец знает, что, если улыбаться, ты больше продашь.

— Россия тоже могла бы измениться в эту сторону?

— Россия могла измениться, но что-то ей не позволило. Все в ХIХ веке тоже думали, что в ближайшем будущем все будет нормально.

— А что не позволило измениться?

— А я не знаю. У меня нет тайных знаний.

— Или нет подходящего слова?

— Нет тайных знаний, поэтому нет и слова. Можно было бы назвать это каким-нибудь древним греческим словом или обозначить с помощью каббалистического знака. Я этого слова не знаю. Поэтому я все время предлагаю не думать о том, почему все так плохо. А думать о том, что реально мы можем сделать в данную секунду, сейчас. В этом месте, окруженном этими людьми.

Фото: Александр Коряков

— Я хотел поговорить о языке мира и языке вражды. Язык войны знаком нам всем с детства. А вот язык мира существует только в виде исключения. И когда ты спрашиваешь себя, кто вообще у нас говорит на языке мира, получается, что это песни «Аквариума».

— Я бы сказал, что это не язык мира, а язык культуры. Язык общечеловеческой культуры, который многие люди, окружающие нас, очень старательно пытаются игнорировать. Если «Аквариум» что-то и сделал хорошее — он дал людям возможность узнать, что в мире существует что-то еще. Книги. «Дао дэ цзин» (один из выдающихся памятников китайской мысли.— «О»). И группа The Incredible String Band (британская группа, считающаяся родоначальником психоделического фолка.— «О»). Духовые аранжировки Брукнера (Антон Брукнер, композитор.— «О»). Масса всего. Просто мы напомнили всем: ребята, посмотрите, как много всего есть вокруг. Послушайте эти песни, подумайте, откуда что взялось.

— У меня вертится фраза из вашей песни: «Как нам вернуться домой». Наш человек в основном не знает, зачем нужен дом, мир, он не умеет жить повседневностью, ему скучно все это…

— Тут главное — культура. Она должна напомнить человеку, что у него есть, собственно, дом. И что война, если она и ведется, в лучшем случае для того, чтобы сохранить этот дом. А не разрушить окончательно.

— Вы, ваши песни — часть моей идентификации. Как и многих. Но я вынужден вам предъявить упрек. Получается, что 25 лет, с 1991 года, прошли для культуры зря, впустую. Она не смогла изменить постсоветского человека, он каким был, таким и остался.

— Нет. Не зря. Люди нас слушали и слушают, и очевидного эффекта ждать не надо. Очевидный эффект может проявиться через сто лет. Или через двести. Я как раз сейчас думаю о том, что сейчас настало — для меня по крайней мере — другое время, другой этап. Вот я занимался активно праведным гневом. На протяжении двух лет.

— Вы оказались на стороне культуры, а не войны. Это достойно.

— Достойно, но глупо. Праведный гнев хорош, но не конструктивен. И те, по поводу кого был этот праведный гнев, теперь потирают руки: наконец-то человек, вместо того чтобы заниматься делом, занимается гневом. Гнев любой — будь он праведный или неправедный — уничтожает. Как сказано в древних писаниях, одно мгновение гнева уничтожает хорошую карму многих веков. Гнев бессмыслен. И потому сейчас пора сказать: «Прощай, оружие. Здравствуй, мастерок». Нужно начинать строить. Даже когда это сложно, невозможно — все равно это нужно делать. Это то же самое, что с солнечными батареями. Даже когда климат не способствует тому, чтобы сейчас ими пользоваться, все равно над ними работают. Чтобы к тому времени, когда климат изменится, можно было этим пользоваться. Канализационные трубы нужно прокладывать летом, а не зимой. Заранее. И сейчас нужно готовиться к тому, что наступит нормальная жизнь. Сейчас она не очень нормальная.

— А вы предчувствуете эту нормальную жизнь?

— Я не предчувствую. Опыт человечества показывает, что рано или поздно она наступает.

— Хорошо. Как сегодня разговаривать, как «брать мастерок»?

— А вот это не ко мне вопрос. Я не учитель. Не пророк. Я просто чувствую то, что я чувствую. Я понимаю, что, хотя мои усилия в области праведного гнева и породили несколько очень приличных песен, все равно это поведение неконструктивно. Ну хорошо, мы помашем руками еще раз. Посидим на кухне, выпьем водки, скажем, как все плохо. Но от этого окружающая действительность не становится лучше. А если написать позитивную песню?.. Если научиться строить дом?.. Причем чтобы его строили не наемники, которым все равно — простоит дом год или нет, а чтобы его строили те, кто будет в этом доме жить. Поэтому нужно, чтобы дом простоял не год и не 20 лет, а чтобы 200, 400, 600 или тысячу лет. Строят ведь даже на тысячу лет вперед. А когда привлекаешь наемников для строительства, не в их интересах строить на тысячу лет.

— Может быть, у нас нет способностей к мирной жизни?

— Как бы то ни было, рано или поздно все равно будет мирная жизнь. И поэтому готовиться к ней всем нужно сейчас. Мирные жители найдутся. В 1960-е, несмотря на все смешное, что там было, это было мирное время. И 1970-е было мирное время. И 1980-е, пока не начался Афганистан. Понятно, что были все время где-то инциденты… Были наши советники во Вьетнаме. Пятое-десятое. Но в принципе было мирное время, и выяснилось, что многое можно сделать.

— Тогда у рок-музыкантов была позиция — «не замечать государства». И сейчас позиция такая же — искусство должно быть «вне власти». Это утопия, извините. Невозможно жить в государстве, в любом, и быть «вне власти». Эта фраза говорит лишь об отсутствии у художника в России навыков политической культуры.

— Ну не совсем соглашусь с сами. По одной причине. Вспомним Курта Воннегута, битников. Нужно менять то, что можешь изменить, принимать то, что не можешь изменить, и иметь мудрость отличать одно от другого. Изменить современную политическую ситуацию мы не можем.

— Речь еще о человеческой трещине в обществе. Мы понимаем, что ненависть — это тупик. И самый правильный путь — это прямо сейчас каким-то образом договариваться. Это возможно? Какие есть пути для этого примирения?

— А не нужно мирить. Если кто-то, кто пошел путем, скажем, шовинизма, говорит: мы лучше всех просто потому, что мы лучше всех, и весь остальной мир может гореть в аду, потому что они нам не нужны, потому что мы самые крутые,— такого человека как примирить? Либо люди откажутся от этой позиции, просто посмотрев вокруг и поняв, что эта позиция, во-первых, нездоровая. А во-вторых, она ведет не к миру, а к войне. А любая война убьет всех нас, и их в первую очередь.

— Вы на самом деле человек ответственный, требовательный к себе. И тоже ищете какие-то рецепты, чувствуете, что надо что-то делать. Вот вы стали играть в подземных переходах…

— Ко мне обратился телеканал «Дождь»: «Боря, ты не мог бы выступить в школе, в больнице…» Я сказал: хочу выступить в подземном переходе, в метро… Я всегда хотел это сделать.

— Видимо, вы чувствовали, что в этом тоже есть какой-то ответ. Увидеть глаза людей, которые мимо идут. Которые, возможно, не ходят на ваши концерты.

— Нет. Не в этом дело. Когда поешь, глаз особо не видишь. Просто когда я бываю в метро, довольно часто, кстати, и вижу уличных музыкантов, мне всегда интересно встать на их место. Одному это делать довольно опасно. Потому что мало ли что может быть. Могут подойти люди и сказать: ты занимаешь чужое место, с тебя столько-то. Потому что эти места держатся. А если мы всей группой — к нам попробуй, подойди. То, что мы делаем,— это исключительно для того, чтобы исполнить свое собственное неоформленное желание. Все ребята с удовольствием это делают.

— Вы же не в одном переходе уже сыграли?

— Уже в семи. В разных городах.

— Это проект целый.

— Это не проект. Это то, что мы делаем, когда у нас есть желание. И свободное время. Мы звоним и говорим: «Контрабас в городе есть? Усилитель есть в городе? И столько-то микрофонов. Мы их арендуем у вас». И едем в этот город, и смотрим, какое место подходит для этого занятия.

— Какой это дает культурный опыт? Какую энергию вы от этого получаете?

— Не замечал никакой энергии. Обычное честное пение. Не приукрашенное студийными ухищрениями. Микрофон только один. Не знаю. Очень сложно размышлять. Я и не замечаю этого опыта. Но я получаю удовольствие от самого факта. От того, что мы это делаем.

— Все-таки хочется какую-то концепцию привязать.

— А-а-а. А вот к нам же как концепцию привяжешь?!. К мертвому легко привязать концепцию. К живому — не всегда.

— Вы выступали с концертами на Украине. Изменилось отношение?

— Нас всегда там любили. И, мне кажется, полюбили еще больше.

— А что случилось с буддийским храмом на Урале, в защиту которого вы недавно выступили?

— Это храм, который построил один человек, который говорит, что он — лама. И что его учитель дал ему такую задачу: построить храм.

— Такой лама из вашей песни.

— Я думаю, что есть люди, которые при любых обстоятельствах строят храм. Слава богу. Монастырь есть — отлично. Его построили на горе, которая, теоретически, подлежит разработке, а фактически — на самом деле — нет, потому что транспорт туда не пройдет еще очень долго. Много лет. Но его решили снести, потому что так удобное. Какой-то структуре удобнее. Ройзман (Евгений Ройзман, мэр Екатеринбурга.— «О») меня попросил, и я сделал что мог. Ничего практически. Просто нажал несколько кнопок на телефоне. После моего обращения говорят, что губернатор будет рассматривать этот вопрос. Что это значит? Никто не может мне сказать. Говорят, что он будет думать. Слава тебе господи. Когда губернатор думает, всегда хорошо.

— Есть такая версия. Россию — поскольку она литературоцентричная страна — придумывают писатели, люди слова. Достоевский придумал мир «Бесов», а потом он стал реальностью. По этой формуле вы, или писатель Сорокин, или Пелевин придумали этот мир России начала ХХI века, населили его фантасмагорическими героями или вовсе порождениями вашего болезненного сознания, а мы теперь в этом мире живем. Вы чувствуете ответственность за мир, который породили?

— Мир существует совершенно независимо от меня. И я продолжаю им восторгаться с детских лет. Он все время немножко меняется. Но я вижу, что его изменения вполне соответствуют изменениям, которые происходят во мне. Как сказано было у Гермеса Трисмегиста (мифический мудрец, отождествляемый с одноименным эллинистическим божеством, которому приписывается эзотерическое учение (герметизм), изложенное в книгах и отдельных отрывках.— «О»), что наверху, то и внизу, что снаружи, то и внутри. И поэтому я ощущаю связь между тем, что происходит во мне, и тем, что происходит вовне. И пытаюсь менять одно, чтобы изменить другое. Пытаюсь наполнить окружающий меня мир положительными поступками, чтобы моему сердцу стало легче. И пытаюсь изменить свое сердце, чтобы в мире стало легче. И вижу, что есть связь. Есть корреляция. И это очень интересно. И поэтому я хочу сказать оружию «прощай». Хочу сказать праведному гневу: а иди ты в жопу. Потому что это праведный, но гнев. Мне хочется попробовать жить положительно. Не отвечать на агрессию.

— Человек благодаря поп-культуре стремительно упрощается. Он отучается думать. Он перестал читать книги, он стал их потреблять. И таким человеком все проще манипулировать. Это можно назвать современной человеческой катастрофой?

— Таких всегда было большинство. Разве в XIV веке во Фландрии с этим дело обстояло лучше?.. Не думаю. Не думаю, что так уж все разбирались.

— Тогда роль сдерживающего фактора играла религия.

— Не знаю. Вообще не бывает большого количества истинно верующих людей. Не уверен, что все были так уж религиозны. А большая часть людей поступала согласно обычной житейской логике: нужно просто отойти от того места, куда что-то тяжелое падает.

— А что сейчас с верой?

— Я не знаю, что такое вера. Есть люди, которые понимают, что есть то, что мы называем богом. Как есть и люди, которые не успели этого заметить.

— Официальный статус религии помогает этому или нет?

— Я никак не буду высказываться по поводу религии. Потому что я чем дальше, тем больше перестаю понимать, что это такое. Существование Бога для меня, как для всех нормальных людей, является истиной. Самой большой и самой ясной. А религия, которая на этом построена, мне не всегда понятна.

— Существует ли какой-то язык, который способны понять если не все, то абсолютное большинство людей?

— Напрашивается вопль — суахили! Или что-то еще. Наверное. Нет. Люди, которые хотят общаться, будут общаться, даже не зная языка друг друга. Таких случаев я знаю много. Но значительно больше я знаю случаев, когда люди говорят на одном языке, но понять друг друга не могут. Они просто отказываются понимать друг друга.

— Это важнейшая проблема. У нас нет культуры диалога. Люди не вступают в диалог, а обмениваются монологами. Это не называется «общаться». Это обмен ударами, а не словами. Как это объяснить, что в такой литературной стране так плохо с диалогом?

— Люди, которые уверены, что их «я» важнее всего, никогда не смогут понять других.

— Этому можно научить?

— Никакая практика не способна подействовать на человека, который не хочет ею заниматься.

— Можно создать моду на хорошее. Притворись интеллигентным человеком — и станешь им.

— В буддизме с этого вообще все начинается. Притворись добрым, потом, постепенно практикуя доброту, ты станешь добрым. Есть такая штука.

— На улицах Петербурга особенно бросается в глаза соединение какой-то духовности и пошлости, высокого и низкого. Как это уживается?

— …С другой стороны, неужели в Лондоне лучше? Там столько пошлости. Ровно столько же. Ты идешь по центру города, заплакать хочется. Но с пошлостью понятно как бороться.

— А может быть, то, что мы называем пошлостью, и есть жизнь?

— Это тоже жизнь, как и все остальное. Но жизнь бывает более или менее удачная, более или менее успешная. Опыт показывает, что пошлые люди не получают наслаждения от жизни. Потому что они получают наслаждение на таком уровне, что непонятно — наслаждение это или нет. Когда люди, допустим, совершают акт насилия в тюрьме над другими людьми, у меня вопрос: а какое удовольствие люди получают от того, что это делают? Это как, любовь?.. Что это? Будь они чуть-чуть по-другому воспитаны, проведи они другую жизнь, их душа была бы открыта для более высоких форм получения наслаждения.

— Философ Ханна Арендт поспорила бы с вами. Она сказала бы, что склонность к насилию не зависит от уровня культуры. Можно быть высокообразованным садистом.

— Согласен. Внешняя культура не всегда соответствует внутренней.

— То есть культура все-таки не может привести к фундаментальному изменению человека?

— Просто потребуется какое-то время, чтобы культура проникла в человека.

— Сколько ждать?

— А когда мы этого дождемся, кончится земная история. Вся жизнь на земле — это история эксперимента.

— У нас в соцопросах, как правило, общество разделено в пропорции 85 к 15. Поразительно: среди тех и других есть ваши поклонники. Причем и те, и другие уверены, что поняли смысл ваших текстов правильно.

— Мне рассказывали когда-то про маньяка, который в московском пригороде нападал на жертв со словами «возьми меня к реке, положи меня в воду».

— Это анекдот. Я не верю.

— Я не знаю, мне рассказывали в Москве. В Москве много чего рассказывают.

Беседовал Андрей Архангельский

Источник

Группа "Машина времени" планирует использовать в оформлении нового диска селфи своих поклонников. Пресс-секретарь "Машины времени" опубликовал на своей странице в Facebook обращение группы к фанам.

"Друзья, все последние сорок семь лет мы работали для вас, и все это время чувствовали вашу поддержку. Вы были и остаетесь с нами. Вы приходили к нам на помощь, не дожидаясь наших просьб – а мы, со своей стороны, считали неправильным вас о чем-то просить. Вы и так давали нам больше тепла и любви, чем мы могли себе представить. Но теперь мы работаем над новыми песнями – и впервые в жизни обращаемся к вам.

Итак, для завершения работы над альбомом группе "Машина времени" срочно и позарез нужны ваши... да нет, не деньги – тут уж мы как-нибудь сами. Нам нужны ваши селфи. Они нужны нам для оформления нашего нового альбома. Мы собираемся включить все, что вы пришлете! Ну, во всяком случае, все, что поместится.

Технически это будет выглядеть так: вы делаете селфи, затем отправляете его по адресу mashinacover@mail.ru вместе с фразой: "я, (фамилия-имя-отчество), разрешаю группе "Машина времени" использовать свое фото в оформлении обложки нового альбома". А потом, после 25 мая, скачиваете альбом или покупаете его на носителе – и находите себя на обложке! Срок приема писем – до 15 апреля. До встречи! Ваши Андрей Макаревич, Александр Кутиков, Андрей Державин, Валерий Ефремов", – написал Чернин.

Летом 2015 года лидер "Машины времени" Андрей Макаревич, украинская группа "Гайдамаки" и польский исполнитель Мацей Маленчук записали антивоенную песню "Только любовь заставит остаться живым". Композиция звучит на трех языках: украинском, русском и польском.

Источник

Ссылка: www.rbc.ru

Юрий Шевчук — о безумном времени, которому нужны другие звуки

Фото: РИА Новости

Шевчук не хотел давать интервью. Он от них устал, они отнимают время у музыки, они не несут объема. И они — о политике.

Полчаса до парижского концерта, он ходит по узкому коридору, ведущему к гримерке старого театра, напевает свежий мотив. «Я сейчас заканчиваю тур по Европе — строчки почему-то не идут, а мелодии рождаются. Вышел на балкон — курить в гостинице нельзя, на балконе тоже нельзя, — закурил, кофеек, вдали — ржавый фаллос Эйфелевой башни, жизнерадостные туристы, полицейские и террористы нежатся на солнце, весна… и вдруг мелодия какая-то удивительная».

«А интервью — что интервью — мало толку, сейчас говорят все, и большинство друг друга не слышат. А погружение человека в музыку помогает восприятию слова, тем более что песни, надеюсь, более выверены, ведь над ними месяцами работаешь».

Напевает свежий мотив. Но вообще выглядит немного уставшим. Тринадцатый концерт тура. А тут еще этот разговор, во время которого известно же о чем спросят:

— Я думал, что я сойду с ума от этой трагедии: Россия—Украина. Беда. Я пытаюсь что-то делать, но наблюдать общую беспомощность мира перед выходом на эту новую «историческую арену»… тоска. И эти свинцовые шторы пока не раздвинуть… Поэтому я перестал «искрить интеллектом». Я понял, что должен все это пережить, перелопатить в душе своей и найти какие-то ответы на проклятые вопросы. Наверное, в 14-м и 15-м годах художник — если я им являюсь — победил во мне оратора.

— Может, пойдем уже? — вступает музыкант Артем Мамай.

— Думаешь?

— Люди собрались.

Шевчук встает:

— Скажу главное, чтобы потом не забыть. Всех пленных на всех пленных надо менять. И как можно скорее. Вот это действительно будет шаг в сторону мира… Забить на амбиции… Савченко отпустить, Александрова и Ерофеева… Всех.

Программа «Акустика», на сцене трое: Юрий Шевчук, Алексей Федичев — гитара, Артем Мамай — любые другие инструменты. Полуквартирник-полуконцерт. Стихи и песни.

— Мы акустику играем, потому что мне кажется, что сейчас необходим этот уровень беседы, — объясняет Шевчук после концерта в гримерке. — Мне рок, вернее рев этот, разонравился. Нет, конечно, иногда нужны какие-то энергетические вспышки, мы без этого не можем, но рок уже не та музыка, которая адекватна нашему времени. Сейчас нужен Жак Брель, Ne me quitte pas.

Посыл такой: музыка должна помочь нам успокоиться и обрести потерянную нормальность.

— Время сейчас крутейшее, — продолжает Шевчук. — Я об этом написал несколько песен, но не понимаю, как их стилистически объединить. Наверное, это говорит о том, что время больше нас самих. Оно кипит в нас. Оно настоящее. Ты сейчас можешь за секунду стать героем или подонком. Можешь очутиться в любом положении.

Величие нашего времени в том, что вопросы, которые оно задает, — смертельны.

После о случившемся долго будут врать. / Расскажет ли комиссия, как трудно умирать. / Кто из нас ровесники, кто герой, кто чмо. / Капитан Колесников пишет нам письмо.

И еще одна, новая:

— Песня называется «Реальность», — говорит Шевчук зрителям. — Реальность. Реальность. А мы любим мифологию. Мифологию. Мы любим смотреть ее по Первому каналу и по второму. (Смех в зале.) Лежишь себе на диване, пивасик, мифология, все хорошо, никакой реальности. Итак, про наши отношения с этой достаточно нервной барышней:

…Мы убийственно безгреховны, наши желанья просты. / Единственное, так бы хотелось, чтобы нас полюбила ты.

* * *

Но «она ухмыльнулась, передернув затвор, и мы отползли назад».

* * *

Про то, что реальность может выйти к нам в роли актрисы-«русской весны», Шевчук говорил еще в июне 2008-го. Прилюдно спрашивал у одного телеведущего, теоретика собирания земель: «Вы на что заводите народ, на войну? Я был на всех локальных войнах… Насмотрелся (по горло)… И что вы предлагаете? Пойти войной на Украину, на Грузию?»

Так он предупреждал о нынешней реальности, которая тогда мало у кого могла поместиться в башке.

— Я все-таки знал, где мы живем. И никаких иллюзий по поводу этой власти у меня никогда не было. И в нулевые я не радовался вместе со всеми, что у нас все хорошо. Иногда был в отчаянии. Не буду говорить, что я какой-то экстрасенс, но было же понятно и видно, куда это все катится.

Теперь непонятно, как из этого выходить:

— Народ завели страшно, конечно. Об этом говорят все, так что в этом случае я буду повторяться, а повторяться мне не интересно. Причем, ты знаешь, завели со всех сторон. И в Киеве достаточно циников у власти. Я зимой был там. «Слава Украине! Слава Украине!» А у нас: «Слава России! Слава России!»

Выбираться можно через прощение и любовь. Иначе вряд ли выйдет:

— Любая истина, сказанная без любви, — есть ложь. Апостол Павел еще сказал. Я столько раз это на своей шкуре испытывал, в своей душе, жизни… Всем нам не хватает любви. И мне не хватает любви, ужасно не хватает.

— Как мы будем устанавливать любовь между Россией и Украиной?

— Не знаю, это просто необходимо, хотя любовь не устанавливают. Она либо приходит, либо нет. Ну как ее можно установить, старик? Это что, Конституция?

— Если пропаганда установила ненависть, наверное, она способна вернуть какую-то часть любви.

— Как сказать… «Пропаганда установила ненависть» — согласен… Но не думаю, что она настолько всесильна, как некоторые считают… И народ у нас не пропащий.

— Он такой инфантильный немножко, да?

— Он просто немножко устал думать. Не то что бы устал… есть доверчивость равнодушия … Он выживает, и у него нет сил верить в добро, потому что уже много лет наше чувство справедливости совершенно не сочетается с реальной жизнью.

Приводит строчку из новой песни «Звезда»:

Кому нужна ты в суете? Нам светят лампочки стальные, И не печалься, остальные Прекрасно видят в темноте… * * *

После концерта уходим из гримерки, и мы вчетвером — с нами Мария Дмитриева, которая занималась организацией концерта, и Елена Серветтаз, журналистка RFI, — идем искать кафе на соседней площади Республики. Кафе называется «Таверна», мы берем «вино дня» почти на всю ночь, Шевчук вспоминает первую войну, которая его перепахала… Голодных мальчишек, посланных умирать. Чудовищные следы раздолбайства и равнодушия. Нынешнего министра обороны, тогда приезжавшего в роли спасателя: он в Чечне был «хорошим человеком, который мог стесняться».

Потом Шевчук вспоминает про главный в жизни концерт:

— В 96-м мы играли в Чечне концерт мира. Написали письма Лебедю и Яндарбиеву, главная тема была — освобождение пленных… Это не очень тогда получилось, но концерт состоялся. Представляешь, стадион в Грозном. Справа сидели наши с «калашами» и гранатометами, а слева — чеченцы. И мы пели «Не стреляй в воробьев!..». Мне было не то что страшно… Любой чих — и могла быть пальба. А на поле выбежали дети — чеченцы, русские. Наше будущее… Чумазые. Танцевали. Радовались. И когда я их увидел, я понял, что мы все правильно сделали.

* * *

Робко, но настойчиво на соседний столик приземлилась группа почитателей ЮЮ. Одна из них, светловолосая девушка «студентка Сорбонны» лет сорока, уехавшая из России 15 лет назад, долго признавалась в любви, говорила «какая честь». Иногда употребляла заумные слова — например, «прострактное». Или: «Ельцин пропил страну».

Но Шевчук, он ведь такой большой, что объединяет совершенно разных людей, и каждый находит в песнях какой-то свой смысл: «Это я сегодня громче всех кричала: «Родина!» — говорит почитательница. И добавляет: — Юрий, у меня отец живет в Нижнем Новгороде. Он лично знает Путина… Мой отец — хозяин фабрики.

— Дай бог ему здоровья…—Шевчук улыбается.

— Путин приезжал к нему на фабрику. Когда Олимпиада или что-то, заказывают в администрации у него матрешки, сувениры…

— Ну, нормальный тренд! — говорит Шевчук одобрительно. — Кому-то хорошо у нас живется.

— Когда Путин приезжает, жена моего отца в восторге. Она говорит: такого шарма я у мужчины еще не видела.

— Прелесть, — отвечает Шевчук.

— Юрий, перестаньте, arret! — улыбается студентка Сорбонны. И спрашивает:

— Но вы же довольны тем, что сейчас в России происходит?

— Нет, я не доволен, — говорит Юрий.

— Но вы, кажется, всегда были недовольны.

— А вы довольны? В стране сажают в тюрьмы несогласных… — начал ЮЮ, но его перебили:

— …Я скажу вам как студентка исторического факультета Сорбонны. Всю нашу историю российскую мы испытываем репрессии. Мы не можем жить по-другому.

— Вы живете в Париже, — говорит Шевчук. — Вам здесь легче испытывать репрессии нашего государства. А нам в России не легче… Потому что просто нам не легче и все… Случай недавно был, в Германии на концерте: один весьма подвыпивший молодец доставал долго криками: «Родину» давай!!!» Я ему и говорю: «Хорошо, поехали с нами…» Зал грохнул, а он замолчал и растворился…

* * *

Чуть раньше Шевчук рассказывал, как ему предлагали пойти в политику — и сама власть, и «либералы».

— Двое хороших людей из оппозиции приехали ко мне в Репино и часов 6 уговаривали: «Старик, давай, у тебя хороший имидж, ты нигде ничего не украл, нигде не облажался… Мы тебя сначала в депутаты, а потом на президента выдвинем». Представляете, сидишь ты в одиночестве на берегу Балтийского моря, что-то сочиняешь — и вдруг… говорят: все, старик, идешь в политику. И ты в недоумении. Тебя не понимают. И говоришь: какая политика, ребята? У меня, дурака, новый альбом. Называется: «Иначе».

* * *

Шевчук вспоминает, как в 96-м ему предлагали петь в туре «Голосуй, или проиграешь» за 120 тысяч долларов.

— Взамен нужно было спеть одну песню… «Осень»…в пяти городах. Хотя тогда жрать было нечего, я сказал нет. Меня еще потом обзывали по-разному. Говорили: «Ты предаешь демократию». Конечно, мне было не наплевать. Но я помнил женщин, детей, парней, которых убили в 95-м в Чечне. Они до сих пор мне снятся. Они погибали абсолютно безропотно, как часто в России это бывает. Они погибали, не понимая, почему и зачем. И я не мог играть за эту власть, положившую тысячи людей. Я вообще никогда ни за какую власть не играл и не буду.

Впрочем, иногда власть настоятельно рекомендует обратное — то есть именно что не играть.

— Я перед самой перестройкой сидел в уфимском КГБ. В пять утра тебя забирают и поехали: сутки допроса. Они подсовывали мне бумагу: ты, Юрий, напиши, что больше не будешь петь песен и отрекаешься от написанных. Мне грозила серьезная статья за антисоветчину и религиозную пропаганду — это, по-моему, до 3-х лет отсидки плюс 6 лет удержания в гражданских правах… Ты сидишь и думаешь: подписать — и все, пошел домой, а не подписать — никто не знает, куда ты пойдешь. Я все же отказался. Но меня выпустили, потому что люди Уфы стали собирать подписи в мою защиту.

К сожалению, из-за меня пострадало много человек — увольнение с работы, административное наказание… Ведь когда подписывались, оставляли по наивности свои адреса… И потом мне один гэбэшник говорил: «Юрий, народ за вас, к сожалению. Так бы мы вас запаковали нах…»

— И сейчас, наверное, такой же расклад… (Общий смех.)

— Наверное. Я помню, как я, третьеклассник, шел по весенней улице в Нальчике после того, как меня приняли в пионеры. С красным галстуком на груди. Я его лично нагладил… И шел с такой мыслью, что я самый крутой. Что страна самая крутая. Что завтра уже коммунизм… И вот навстречу три хулигана.

* * *

— Знаете, буддисты говорят, что если твои слова рождают ненависть, значит, ты неправильно сформулировал свою мысль. Недодумал.

Необходимо искать новые рифмы, чтобы выразить это время, войну и мир, светлое в темном у наших соотечественников, которых сейчас рвет в разные стороны. Я мучительно ищу ключ к любому сердцу, к черствому, убитому жизнью сердцу. Мне это сейчас кажется самым важным.

Ведь очень много хороших людей у нас. Из них пытаются сделать злых. Нам необходимо найти чистую ноту, которая бы противостояла этой рекламе бесчеловечности. С абсолютным пониманием того, сколько говна присутствует в этой жизни в данный момент. Ну и вчера его было много. И завтра будет достаточно. Но все-таки очень важно не добавлять зла в этот мир, не позволить мракобесам довести эту бесконечную борьбу до апокалипсиса.

Пытаться объяснить козлу: «Ну ты же хороший, блин, останься человеком». И если он не блеет, это уже немало, это огромная победа. Что еще… Людей убивать я не умею. Революции делать — тоже. Могу поддержать хорошего парня… Могу не поддержать… (Смеется.)

* * *

Тут Шевчук вспоминает протесты 2011—2012:

— Ребята стояли неровно. Многие красовались: мля, мне, мня… Шубки, губки… другой уровень должен был быть… Когда я приехал на Болотную, посмотрел на это все, то понял, что сдохнет эта харизма через два месяца. Но я там пел при этом. Потому что хотел поддержать хороших ребят.

А потом наступили праздники, и многие хорошие ребята уехали на лыжах кататься. Один очень хороший парень мне сказал: ну надо отдохнуть… Повоевали, значит. А эти два месяца решали все. Так что перелома не произошло не потому, что народ плохой, а потому что многие лидеры были мажоры…

* * *

Кафе закрылось, мы стоим на балконе шевчуковского номера с видом на площадь Республики. Французы долго дрались за свою драгоценную республику, за свои либерте-эгалите-фратерните, но Юра надеется, что нам столько не придется:

— Я думаю, что Россия все-таки выползет из этой тени. Она в сумрачной зоне. Я помню, на Колыме метель, пурга, руку раскрываешь — не видно пальцев. Вот у нас сейчас такое же время. Метель. Молоко. В этом молоке ты можешь потеряться. Ты 50 метров не дойдешь до другого дома. Но куда мы денемся — все прекратится и выйдем на свет. Потом — небольшие судороги гражданских родов — и будет солнце. Просто важно делать то, что ты должен. Искать свое место, ловить свой ветер в паруса, не подстраиваться и не пристраиваться, говорить о том, что тебя волнует, не врать, не подвергать себя цензуре, не прятаться в камуфляж «ников», чтобы тебя никто не нашел… Делай что должен, и будь что будет, но я верю в то, что будет не очень плохо. Потому что люди в основном хорошие, любящие, но просто не все про это знают (смеется). А мы им это пытаемся объяснить. Не уверен, но, кажется, иногда получается. Эх, опять всех учить жить начал…

На этих словах мы добавили в стаканы вина.

* * *

— Я вчера очень долго ходил по Парижу, ноги отваливались, поймал машину, а за рулем была таксистка Женевьева. Разговорились на ломаном английском. Я говорю: а я люблю Бреля. Я Бреля обож-жа-ю, блин… Не ме кита па. Она взяла и на своем айфоне поставила его записи, и мы с ней так и чесали до Монмартра, где мои друзья, французские музыканты, живут… И во все горло пели. И я был счастлив. И она была счастлива. Я рассказывал ей о Питере. Она меня учила французскому языку. Я учил ее русскому. И так минут за сорок мы доехали до Монмартра. И это было мое лучшее воспоминание о Париже. Женевьева, такси, Брель… И был кайф. Мне кажется, что мы преодолеем все пробки… Конечно, это не только от нас зависит… от политики на дворе, от нашего мироощущения, ценностей. Я делюсь своим. Вы — своим. Нас сегодня делят. Все сегодня делится. Завтра будет делиться. И так — пока не сдохнем… или не объединимся на основе… угадайте с трех раз.

Источник